Уже возле двери она бросила мимолетный взгляд через плечо. Показалось ей, или генеральский взгляд на секунду стал колючим, словно Дронов смотрел поверх невидимого ствола? Вот так, должно быть, и начинается мания преследования…
Но Парамонова-то определенно проводила ее злорадным взглядом, тут никакой манией и не пахнет.
И смотрите у меня…
Уже возле двери она бросила мимолетный взгляд через плечо. Показалось ей, или генеральский взгляд на секунду стал колючим, словно Дронов смотрел поверх невидимого ствола? Вот так, должно быть, и начинается мания преследования…
Но Парамонова-то определенно проводила ее злорадным взглядом, тут никакой манией и не пахнет.
— Можно, я съезжу с Пашей? — спросила она шефа.
— Ну, съезди. Заодно перечирикай с твоим… Только потом моментально берись за Солнечный, и чтоб никакого жеманства.
— Интересно, Парамониха не разболтает? — спросила она, когда они удалились от генеральского кабинета на приличное расстояние.
— Не должна. Четко вызубрила, когда можно звонить языком, а когда с Дрыном шутки плохи. — Воловиков все еще отводил глаза. — Ну ты даешь, Дарья, такая подстава…
— Что уж теперь? — вздохнула она. — Всякий развлекается, как хочет, и капитаны, и майоры, и даже подполковники…
Воловиков приостановился:
— Это не в мой огород?
— Да ну… С чего вдруг?
— Дура ты все-таки, Дарья, — тихо сказал Воловиков. — Я тебя и так буду вытаскивать, без тоненьких намеков на толстые обстоятельства…
— Ну, извините, — покаянно сказала Даша. — Нервишки чего-то разболтались, чушь всякая с языка сыпется…
Они остановились у окна. Не так уж и далеко виднелась над крышами верхушка серого здания, девятиэтажной громады, увенчанной сложными антеннами, — областное управление на Черского, почти по-братски поделившее домину с областным управлением ФСБ. Даша зябковато поежилась. Ну, в конце-то концов, всегда открыта дорожка в частные сыскари…
— Все наставления усвоила? — спросил Воловиков.
— Конечно, — сказала Даша. — Как пела Янка, мне придется отползать… ничего, смирю гордыню. Отползаю на коленках.
— И чтоб тебя близко не было возле «Алмаза». Если и они пожалуются…
— Им-то с чего жаловаться? Никому пальцы не ломала…
— Все равно. У них сейчас нервы вибрируют еще посильнее, чем у тебя. А Москалец — все еще Москалец. Что до меня, я и вправду не пойму, чего ты к ним прицепилась.
— А интересно получается, правда? Эти злые чечены, которые террористы, хоть бы стакан рублевый разбили… Все цело, и аппаратура целехонька…
— Слушай, Дарья… — досадливо поморщился шеф. — Ты, конечно, извини… Но тебя сатанисты головой оземь не стукали? Так, немножечко?
— Да нет вроде.
— А такое впечатление, что стукали… Внятно можешь объяснить, что ты к ним присосалась, как энцефалитный клещ?
— Я сама-то себе объяснить не могу…
— Тогда потухни. А то мне даже кажется, будто ты все это сама устроила, чтобы непринужденнее смыться на вольные хлеба.
— Ну конечно, — сказала Даша. — Очень мне было интересно, чтобы вы с Дрыном на меня голую во всех ракурсах пялились… Всю жизнь мечтала. А знаете, мы же буквально на пару минут разминулись с этими самыми террористами, гнал бы Федя чуток побыстрее — и попали бы, как кур в ощип… или во щи?
— Везет вам.
А знаете, мы же буквально на пару минут разминулись с этими самыми террористами, гнал бы Федя чуток побыстрее — и попали бы, как кур в ощип… или во щи?
— Везет вам. Как утопленникам. И вот что… — он понизил голос. — Генерал не зря заикнулся… Насчет чека…
— Что? — насторожилась Даша.
Воловиков мялся. Закусил нижнюю губу, пошевеливая усами. И сказал почти равнодушным тоном:
— Понимаешь ли, Дарья, вот уже несколько дней ползет слушок, что ты, как бы это, в ФСБ постукиваешь…
— Я?!
— Да ты глазами не сверкай. Умные не верят, да ведь и дураков хватает…
— Кто воняет?
— Не знаю. Сама представляешь, как бывает, — концов уже не найти, а слушок ползет и циркулирует. Так что учти… — Он потоптался, неловко кивнул и зашагал прочь, бросив уже издали: — Паша поедет, за тобой зайдет…
Она так и осталась стоять у окна. На душе было так пакостно, что новая плюха, свист насчет ФСБ, как бы и не ощущалась вовсе.
Но Солнечный — это и точно трясина… Убиты отец и четырнадцатилетняя дочь, десятилетнего мальчишку преступник то ли пожалел, то ли посчитал мертвым, пацана пока что нельзя допрашивать. Местные сыскари зацапали кавалера девчонки; как на беду, алиби у него не оказалось, а какие-то хулиганские подвиги на нем давно висели, как почти на каждом вьюноше из Солнечного, донельзя криминального райончика. И он, изволите видеть, быстренько признался, что очень многих профессионалов не убеждает…
Она дошла до своего кабинета, распахнула дверь. Там царили благодушие и полная идиллия. Мсье Флиссак что-то весело рассказывал, восседая за Дашиным столом, Славка с Толей и скромно примостившийся в уголке сержант Федя хохотали, дым стоял коромыслом.
— Праздник жизни? — хмуро спросила Даша.
Мсье вскочил, освобождая ей стул.
— Сидите, — сказала Даша, прошла по комнате и уселась на свой излюбленный подоконник, уставилась на унылый внутренний дворик, где стояли две машины ППС и радостно носилась выпущенная погулять чепрачная овчарка. — Что примолкли?