Я угрюмо глянула на него, все еще дуясь.
— У тебя царапинка… Светится… — удивленно добавил вампир.
— Здесь? — Я провела рукой по лбу. Саднило. На указательном пальце осталась тонкая бурая полоска. — Ерунда. Памятка от барбариса. Погасла?
— Да. Что это было?
— Я восстановила резерв и продолжала держать руку в воде.
Что это было?
— Я восстановила резерв и продолжала держать руку в воде. Энергия — она сама как вода, заполняет ямки и впадины, а в месте любой раны ее уровень резко понижается. Вот энергия и стремится туда, как ручей в овражек.
— Но ранка так и не зажила.
— Конечно. Исцелить самого себя далеко не каждый Магистр сможет. Понимаешь, это ведь чужая энергия, организм отторгает ее, как чужую плоть, а я еще не умею ее преобразовывать. Ранка светится, потому что энергия, не усваиваясь, ищет выход и находит его, растрачиваясь на свечение.
— То есть ты не можешь справиться даже с крохотной царапинкой? — удивленно уточнил Лён. — А как же твоя стоматологическая практика?
— Ну?у, лечить других значительно легче. Самый профессиональный цирюльник пользуется услугами коллег. Ничего. Научусь со временем. Но место под осиной на всякий случай попридержи. — Я задумчиво облизнула окровавленный палец.
— Вкусно? — невозмутимо поинтересовался вампир.
— Угощайся. Лён… — Я вспомнила одну пренеприятную вещь и не смогла удержаться от брезгливой гримасы. — Лё?ё?ё?ён…. Клоп!!!
Я сама уткнулась ему в грудь.
— Да, он все еще там. — Лён небрежно поворошил волосы. — И выглядит счастливым.
— Я не клопиная благотворительница! Вытащи его!
На сей раз он повел охоту более расчетливо и взял клопа измором, когда тот с отчаяния выскочил возле левого уха.
— На, возьми на память. — Прихваченный за спинку, клоп озадаченно поводил лапками.
— Оставь себе. Посади в банку и храни за образами. — Я провела рукой по встрепанным волосам, хранившим движения его пальцев и лапок клопа. — Пойду, пожалуй, сосну часок?другой. Уж больно беспокойный денек выдался, хоть бы ночь не подвела.
Глава 19
Я проснулась и долго лежала на спине с открытыми глазами. В комнате было темно до полной слепоты. Меня не покидало странное ощущение, что кровать подпрыгнула и этот толчок, сотрясший все тело, послужил побудкой. Мышцы мелко и неестественно подрагивали, словно их только что отпустила судорога. Неприятные ощущения мало?помалу сглаживались, но тревога не уходила. Что?то было не так. Что?то изменилось. Что?то послужило толчком.
Комод безмолвствовал. Гобелен не подкрадывался ко мне, раззявив бахрому. В доме не было никого постороннего, и Крина дышала так ровно, словно действительно спала. На всякий случай я пустила по комнате блуждающий поисковый импульс, и он ткнулся ко мне в ладонь без изменений, не встретив ни одного хоть что?либо имеющего против меня живого существа.
Несмотря на царившую вокруг идиллию, мое беспокойство усилилось.
Мой сон испугался не меньше; он бежал без оглядки, я не обнаружила его ни в одном глазу. Чтобы разрядить обстановку, я тихо заговорила вслух. Это иногда помогает. Прочитав себе нудную нотацию о суевериях, я рассмешила себя старым анекдотом, погладила себя, любимую, по головке и только собралась спеть себе колыбельную, как поняла, чего мне не хватает для полного счастья Волчьей колыбельной.
Волки молчали.
Меня разбудил резкий обрыв ноты.
Меня подтолкнула тишина.
Я села на кровати, сжимая край одеяла.
И услышала слабое царапанье в дверь.
Шурх. Шурх?шурх.
И тишина…
Я откинула одеяло и медленно спустила ноги на пол.
Шурх?шурх?шурх.
Я встала и на цыпочках подкралась к двери.
Шу?у?урх.
* * *
Я повторила в уме заклинание, сбилась, перепугалась до смерти и долго не могла вспомнить самое начало.
А затем как можно беззвучнее потянула ручку на себя, и в щель просунулось звериное рыло, мохнатое и клыкастое.
От неожиданности я оцепенела на долю секунды, иначе волку пришел бы конец.
Я бы его испепелила. Это был наш волк, я узнала его по рваному уху и белой проплешинке?шрамику над левой бровью.
Волк настырно протискивался в щель, скребя лапами и тихонько поскуливая от ужаса. Я уступчиво выпустила ручку, и он скользнул мимо меня, щекотнув голые ноги теплым ворсом; забился под стол, вздыбив шерсть на сгорбленном загривке. Глаза светились двумя прозрачными янтарями. Я не решилась его погладить. Накинула куртку поверх длинной ночной рубашки и вышла во двор.
Узенький новорожденный месяц практиковался в освещении притихшей земли; у него это выходило не очень хорошо, зато красиво и таинственно. Но той звенящей, поразившей меня тишины, в лесу не было и в помине.
Я прислушалась и различила тихий русалочий смех, тонкий хрустальный звон бьющихся на счастье бокалов, жалобный посвист иволги, шуршание дождя по мокрым листьям и легкие девичьи шаги по песку, залитому лунным светом. Я не должна была прислушиваться. Этот шум нельзя было разделять на привычные звуки, как нельзя дробить мелодию на отдельные ноты. Иначе не услышишь самой мелодии.
Ее напевал фонтан. Месяц любовался на свое мерцающее отражение, а фонтан перебирал его лучи, как струны гуслей. Звездный свет пропитывал капли и, подхваченный западным ветром, разбивался о гранит мостовой, где образовалась солидных размеров лужа. Мне стало зябко, я передернула плечами и отвернулась.