Проселок, которым мы ехали, как нельзя более располагал к мрачным мыслям. Было очень холодно, иней только к обеду выпустил придорожную траву из своих белых когтей. Деревья облетели и почернели от дождей; казалось, они умерли окончательно и скоро начнут падать — так зловеще скрипели их стволы в полном безветрии. Тускло светился маленький кусочек унылого серого неба, за которым коротало время сонное солнце. С обобранных, перепаханных полей веяло землей и холодом, как с кладбища. Заунывно каркали вороны, харчуясь на межах, где весной среди сорной травы проклюнулось пшеничное зерно, выметнув невостребованный сеятелем колос.
К концу дня я заметила, что парни, особенно Лён, подозрительно косятся в мою сторону. Я решительно заявила, что без боя не сдамся и, если уж на то пошло, будем кидать жребий. Но я недооценила благородство моих спутников — они просто опасались, не упаду ли я в голодный обморок прямо посреди дороги. Я их жестоко высмеяла, и странствие продолжалось.
С этими голодными мыслями мы вступили в роскошное, но словно вымершее село. Редко где хлопнет дверь, щелкнет ставень да кошка перебежит дорогу, задрав облезлый хвост. Три бабки на лавочках сотворили синхронный крест, а затем размашисто перекрестили нашу колоритную группу.
— Что это они? — подозрительно спросил тролль. — Чай, люди, не упырье какое.
— Может, они сами — упырье?
— Не похоже. Ишь, крестятся.
— Хорошо, что не гнилыми помидорами швыряются.
— Я бы и гнилой съел, — Вал подпрыгнул и сорвал с облетевшей ветки, нависшей над плетнем, одинокое желтое яблоко.
Бабки с ужасом следили, как яблоко идет по рукам, тая на глазах.
Бабки с ужасом следили, как яблоко идет по рукам, тая на глазах.
— Может, им работники нужны? Нанялись бы за жратву и ночлег.
— После Праздника Урожая? — скептически заметил Лён. — Праздника, означающего конец полевых работ?
— Коров доить, — предположила я, выплевывая жесткий хвостик.
— Вал, слышал? Работенка как раз для тебя.
— Я бы и корову съел, — гнул свое тролль. — Эй, бабоньки, здесь какой?никакой постоялый двор имеется?
— А как же, милок! — шамкнула одна, самая смелая. — Туточки, за поворотом. А вы из каких краев будете?
— Из Стармина, — ответила я, натягивая поводья. Парни согласно придержали коней, Вал спешился и вразвалочку подошел к лавке. — Скажите, у вас всегда так тихо?
— Та не, милочка! Молодь по сродственникам поховалась, перед Бабожником?то.
— С чего бы это? — поразилась я.
Бабожник — праздник нечистой силы. В канун Бабожника вылезают из своих нор лешие и кикиморы, шастают по трактам вурдалаки да завывают привидения на заброшенных кладбищах. Обретают неслыханную мощь некроманты, прочие же маги стараются воздерживаться от колдовства — некоторые заклинания теряют силу, а то и дают прямо противоположный эффект. Эту ночь лучше пересидеть дома, а еще лучше — в кругу, очерченном воском с храмовой свечки. Но… Люди — раса суеверная да бесшабашная. Выпить?то хочется. Разгул нежити — повод не лучше и не хуже многих других. И уже неизвестно, чего больше бояться — нечистой силы или шалостей нечестивой молодежи. На прошлый Бабожник мы, то бишь я, Важек и Темар, украли из музея Неестествоведения череп буротавра с рогами, напялили его на палку; палку и Темара, ее несшего, задрапировали старой простыней и ходили по дортуарам, тревожа покой сокурсников, причем я отвечала за неземное сияние, а Важек издавал «потусторонние» звуки. Распахнув очередную дверь, мы с жаром исполняли свои роли и, дождавшись сдавленных хрипов и криков ужаса, требовали «откуп за испуг». Иногда нам пытались свернуть шею, чаще, с нервным смехом и в холодном поту, выносили мелкие монеты, пиво и куски пирога, сала или домашней колбасы. В конце концов мы наткнулись на Алмита и остаток ночи простояли в разных углах учительской. Алмит заикался еще несколько дней.
Но у старух, очевидно, Бабожник вызывал куда менее приятные воспоминания.
— Боги с тобой, деточка! — в ужасе воскликнула одна из них и подкрепила слова еще одним крестом, видимо, желая привлечь ко мне внимание богов. — Ить в канун Бабожника страсти такие деются!
— Например?
— Да ить они не местные, — нараспев протянула ее подружка. — Растолковать надыть. И?и?и, милые, не в добрую годину вы к нам пожаловали. Ступайте в храмину, там хлопцы с дайнами заперлись, молебствия свершают и ставни крепят, чтоб всем скопом супротив ворога выстоять. Вы робяты справные, мечи да луки носите, там такие сгодятся.
— Против кого сгодятся?то? — поинтересовался Вал, машинально поглаживая оголовье меча. — Вы, бабоньки, я вижу, жуть как смелые, а мужики здоровые в храме забаррикадировались. Вам что, жить надоело?
— И?и?и, надоело?то как, милок! Только чаша сия не про нас. Мы, старики, для него интересу уже не имеем…
— Да для кого, в конце?то концов? — не выдержала я.
— А для вампира, — простодушно созналась бабка. — Ему молодых подавай, штоб кровь в жилах бурлила. А у нас, старух, кровь горькая, холодная, сама в землю просится…
— Так… — протянули мы в унисон, выразительно глядя на Лёна.
— Чушь какая, — фыркнул вампир.
— А от кого же тогда народ в храме попрятался?