— И все?
— Ну да. Почему бы не отпраздновать ночь, если она так хороша, как эта?
— А как ее празднуют?
— Как угодно. Пьют, едят, соревнуются, гуляют. Единственное условие — не испортить Хорошую Ночь. Как только у тебя портится настроение, праздник окончен.
Я подумала, что пора спать, но спать не хотелось.
«Почему бы и нет?» — подумала я.
Он без слов подал мне руку и задул свечи.
* * *
Теплая ночь засеяла черную пашню неба отборными звездами и терпеливо бороновала ее зубцами рваных облаков. Только?только народившийся месяц вживался в роль ночного светила, и летучие мыши весело трепыхали крылышками, пересекая его отточенный серп.
Нежные ароматы жасмина и шиповника, к которым вскорости примешалась ночная фиалка, заставлял сердце волнующе трепетать в предвкушении романтики. В такие теплые, погожие летние ночи девицы?красавицы, заключенные в тесных стенах родительских дворцов, имеют обыкновение прыгать с балконов в объятья воздыхателей с лютнями. Хорошо, когда на девице пышные юбки — они смягчат удар о землю, если воздыхатель окажется недостаточно расторопен.
— Как вкусно пахнет! — Я алчно принюхалась к светлому дымку, тянувшемуся от длинной ямы с угольями, над которой томилось мясо, нанизанное на тонкие железные прутики с деревянными ручками. Вокруг ямы, перебрасываясь шуточками, толпились жизнерадостные и голодные вампиры — стряпчий не успевал менять вертела.
— По удивительному стечению обстоятельств все маги, посетившие Догеву, были убежденными вегетарианцами, — ядовито уведомил меня вампир.
— А мне плевать, из кого отбивная, — заупрямилась я. — Я хочу есть, и мой растущий организм требует мяса. Если нет куриного крылышка, пусть будет девичье бедрышко. Только прожаренное и не очень жирное. Я постою в тенечке, а ты сходи, попроси немного, тебе должны дать без очереди.
При виде Повелителя, приближавшегося энергичным шагом, разговоры и смешки стихли. Толпа подобострастно раздалась, пропуская Лёна к жаровне. Выглядело это так, словно у питейного заведения материализовался один из богов, оставил громы с молниями на входе и спросил кружку пива и воблу. Каприз божества незамедлительно удовлетворили.
— Девичьи бедрышки кончились, — сообщил Лён, торжественно вручая мне вертел с несколькими кусочками сочного мяса, нашпигованного чесноком и переложенного луком. — Ты не возражаешь против бараньей вырезки? Отлично. А в кармане у меня лежит хлеб. Правда, он там давно лежит… Подержи мою порцию.
Освободив руки, Лён извлек из кармана нечто в тряпице, на которую мы оба воззрились с нескрываемым ужасом. По всей видимости, в далеком прошлом, еще до ледникового периода, этот жуткий блин представлял собой ломоть ржаного хлеба, уже тогда несвежего. Пыль столетий оседала на памятниках искусства, могущественные цивилизации возникали и исчезали без следа, землетрясения, наводнения и пожары периодически наносили урон сельскому хозяйству, а хлеб все лежал да лежал себе в кармане, ожидая звездного часа.
И час пробил! Триумфальное явление хлеба народу вызвало самые противоречивые чувства.
— Фу! — наконец сказал Лён, немногословно выразив свое мнение по данному вопросу.
— Настоящий антиквариат, — подтвердила я. В мерцающем свете костров хлеб переливался всеми оттенками зеленого, как гномий сыр. — Давай подадим его какому?нибудь нищему.
— Настолько неприхотливые нищие долго не живут.
Я предложила скормить хлеб злейшему врагу, но Лён возразил, что это негуманно — мол, мы же не варвары, зачем так измываться над бедолагой в прогрессивный век колесования? Не отыскав достойного применения уникальному продукту, мы выкинули его в кусты и занялись поисками укромного местечка для расправы над шашлыками.
— Пойдем! — шепнул Лён, увлекая меня за угол ближайшего дома. Мы долго петляли задворками, пока не выбрались на утоптанную площадку, со всех сторон окруженную высокими кустами. На земле лежало ошкуренное бревно, а сквозь рваную брешь в ветвях отлично просматривалась площадь. — Отлично, мы первые! Если кто?нибудь начнет ломиться через кусты, будем что есть мочи вопить: «Занято!»
— Пойдем, дорогая, здесь уже занято! Какие?то нахалы захватили наше место! — Отчетливо прошипел в кустах мужской голос, огорченно вздохнул женский, треснула ветка, и все стихло.
— Сам ты нахал! — Вполголоса буркнул Лён. Его услышали, мало того, опознали, и до нас донесся сдавленный стон и трагически?надрывное «Извините!», подобное предсмертному хрипу.
— Ну зачем ты так? — мягко упрекнула я.
— А я не вампир, что ли? Не могу посидеть в кустах с девушкой? — Улыбнулся он, блеснув клыками.
— Но?но! — Я погрозила вампиру вертелом. — Ой, что там происходит?
Мое внимание привлекло странное действо, разворачивающееся на площади — вернее, огороженном веревкой ее кусочке, как раз напротив нашей трапезной. По площадке беззвучно кружились две крылатые тени. Именно тени — быстрота и плавность их движений не имели ничего общего с угловатой неуклюжестью живых существ. Алые отблески пламени трепетали на лезвиях гвордов. Редкий лязг от стакнувшегося железа вызывал волну испуганных вздохов среди зрителей, державшихся на почтительном расстоянии от веревочной ограды.