— Ну что такое? — Лён запахнулся в плащ, поежился.
— Повелитель… там… вас… того…
— Кто меня того? — серьезно спросил Лён.
— Того… на совещание вызывают!
— Что, так срочно?
— Сказали, чтоб сразу шли, как я вам скажу.
— Иди, дитя, ты меня не видело.
Паренек уставился на Повелителя совиными глазами.
— Как это?
— Иди и скажи, что ты меня не нашел. Я скоро приду. Сам.
— Но я же нашел, — тупо сказало дитя.
Мы переглянулись и вздохнули, словно заговорщики?цареубийцы, на чье тайное вече случайно забрел юродивый.
— Хорошо, тогда иди домой… К Старейшинам можешь не заходить.
Мы немного помолчали, глядя на сверкающие пятки подростка, по?заячьи припустившего с горы.
— Так я им скажу, что вы идете! Мне не трудно! — Заорал он, оборачиваясь на бегу.
— Хорошо, тогда иди домой… К Старейшинам можешь не заходить.
Мы немного помолчали, глядя на сверкающие пятки подростка, по?заячьи припустившего с горы.
— Так я им скажу, что вы идете! Мне не трудно! — Заорал он, оборачиваясь на бегу.
— Чтоб его… — буркнул Лён. — А я хотел тебе еще кое?что показать.
— Ничего, покажешь завтра с утра. Все равно скоро начнет смеркаться.
— Ах да, ты же не видишь в темноте.
— А ты?
— Лучше, чем днем. Глаза не так устают, да и слух обостряется. Так завтра с утра?
— С самого утра, — решительно подтвердила я.
Глава 11
«Самое утро» наступило в полчетвертого. Так рано я не вставала даже в детстве, собираясь на рыбалку со старшими братьями. Я долго не могла понять, чего от меня хочет склонившаяся над кроватью простоволосая вампирша в ночной рубашке и белых тапочках, и опрометчиво заявила: мол, делайте со мной, что хотите, но я не встану и накрыла голову подушкой. Лён, стоявший под распахнутым окном, предложил мне перебраться в гроб — дескать, там меня точно никто не побеспокоит, разве что шальной ведьмак.
— Кто? — живо заинтересовалась я, приподнимая край подушки над левым ухом.
— Сказочный персонаж. Специалист по гробоисканию и умерщвлению вампиров во время их непробудного дневного сна.
— Сказочный?
— Да, потому что мы не спим в гробах, тем более днем.
— По?моему, вы вообще не спите, — вздохнула я, откидывая одеяло. — Покажи мне день.
— А вон! — не смутился Лён.
На востоке небо чуть посветлело, звезды побледнели и месяц просвечивал насквозь, как тающая льдинка. Горизонт казался белой пуховой нитью. Мохнатая ночная бабочка тюкнулась в яблоневый ствол, сползла по нему локтя на полтора, ожесточенно работая лапками и крылышками, снова взлетела, описывая мертвые петли и нисходящие спирали, словно возвращалась с разгульного шабаша. Не хватало только пьяного пения, далеко разносящегося окрест в предрассветной тиши. Наконец бабочке удалось отыскать подходящую трещину в коре, где она и затаилась до вечера, уложив крылья серой шалью.
Я основательно протерла глаза и отбросила одеяло. Отступать было поздно, пришлось одеваться.
— Тут роса, — предупредил Лён, и я с послушно зашнуровала сапоги.
За пуховую нить взялась мастерица?заря, восток покрылся бледно?золотистым кружевом, спугнувшим месяц и оттеснившим звезды на темную половину неба.
— Через четверть часа совсем рассветет, — пообещал Лён. — Может, позавтракаешь? Я подожду.
— Пока не хочется. А куда мы идем?
— Куда глаза глядят, — пожал плечами вампир. — Мне?то все равно, а для тебя везде отыщется что?нибудь интересное.
— Тогда на восток. Там светлее.
— Как скажешь.
Мы пошли по восточному кресту, но вскоре Лён свернул налево. Там виднелся дряхлый сарайчик — по всем приметам, для уединенного сидения. Я мгновение колебалась, стоит ли сопровождать Лёна дальше, но вампир без предупреждения взял меня под руку, тем самым не оставив выбора. Мы почти уткнулись в рассохшуюся дверцу, как вдруг воздух посвежел, сарайчик исчез и вокруг нас затрепетала жесткой листвой дубовая роща. Могучие деревья вели счет на десятилетия, давным?давно разменяв первую сотню. Основатель рощи — не дуб — дубище в пять моих обхватов, внушал благоговейный трепет. Узловатые корни замшелыми арками выглядывали из земли, истлевшая кора местами осыпалась, обнажив розоватый, отполированный ветрами ствол, рассеченный продольной трещиной. Облетевшая макушка казалась протянутой к небу рукой. На одном из голых «пальцев» сидел взъерошенный черный ворон.
При виде меня он аж покачнулся от негодования, покрепче уцепился за ветку синеватыми лапами, хлопнул крыльями и зловеще, раскатисто каркнул. Робкие посвисты пробуждающихся дроздов мигом утихли.
— Кар! Кар?р! — надрывался ворон. — Кар?раул!
Крик черной птицы разносился по роще как по пустому храму. Стволы гулко перебрасывались эхом.
— …щи, — донесся до меня голос Лёна.
— Что?
Он повторил погромче:
— Старый хозяин рощи. Он гнездится на этом дубе с незапамятных времен — вон там, видишь, куча веток в развилке?
Вороны ассоциировались у меня прежде всего с неубранными полями сражений, а сами вороны использовали оные как скатерть?самобранку, поэтому я облегченно вздохнула, когда ворон умолк на полукарре, сжался, подпрыгнул и грузно, шумно взлетел, задевая ветки жесткими перьями.
Дубравное разнотравье радовало глаз. Круглые листья белого шилоцвета, отличного кровезапирающего средства, поблескивали в тени, как темно?зеленые монетки. Между ними покачивались тонконогие голубые колокольчики, рыжие звездочки прасклета, седые гривки плакун?травы, а на солнечных полянках золотились мелкие трехлепестковые цветочки, собранные в короткие колоски.