Но эльфка не согласилась и лишь печально вздохнула. В самом деле, какое теперь это имеет значение? Возможно, это чего-то и стоило там… но здесь мы лишь те, кто есть на самом деле.
— Два светлячка во тьме, два разных глаза одного лунного зверя. Да и не помню я почти ничего, как и ты.
Молодой человек усмехнулся причудливой речи этой перворождённой.
— И днём, и ночью, эльф учёный свои мне сказки говорил, — насмешливо продекламировал он.
Однако тут оказалось, что эльфка знала ту поэму Алекса Кэннона (Alex Cannon — прим. авт.) получше его самого. Потому что тихонько и с удовольствием напела пару строк, а потом посерьёзнела.
— Зато вот ты, сир рыцарь — и трёх дней не пробыл здесь, как уже начал менять этот мир, перекраивать его по своему разумению. И люди пошли за тобой, заметил? Вернее, не люди, а…
— Всякая шваль, — полувшутку-полувсерьёз продолжил парень.
Как странно было осознавать, что в бесконечной тьме, раскинувшейся над этим миром и днём и ночью, есть всего только два крохотных огонька. Испуганно прильнувших друг к другу, словно ища защиту или хотя б одну лишь видимость её. Спрятавшихся от страхов и древних ужасов под одеялом, подобно маленьким детям — но хорошо, что хоть не с головой…
— Нет, не шваль, — подумав, сообщила эльфка.
В самом деле, Урук соображает быстро, хоть и поверхностно — но хорошему солдату то не в укор. Да и всё же, первым решился встать под знамёна благородного рыцаря, а это заставляет предположить весьма многое. Надёжный как скала тролль… парень вспомнил, как тщетно пытался не то чтобы запомнить, а хотя бы выговорить его состоящее сплошь из шипящих и булькающих звуков длинное имя, в котором иногда откровенно по-собачьи прорезались скулящие нотки. Видимо, Хэлль со свойственной ей чуткостью уловила эти мысли, потому что хихикнула.
— Братцы-гоблины… просто балбесы, хулиганы — с первого взгляда, да и со второго тоже. Но видать, есть в их душах тьма Госпожи нашей, коль выбрали они твою сторону, — она приподнялась и пытливо заглянула в глаза. — А мне… мне ты позволишь пойти за собой?
Бывают вопросы, которые застают врасплох. Заворачивают в себя как в объятия, словно мошек разгоняя из головы все мысли. Ну никак невозможно прямо вот так взять и ответить — ведь эльфка по своей неискоренимой привычке заложила в него второй, а если вдуматься, то и третий смысл тоже.
Заворачивают в себя как в объятия, словно мошек разгоняя из головы все мысли. Ну никак невозможно прямо вот так взять и ответить — ведь эльфка по своей неискоренимой привычке заложила в него второй, а если вдуматься, то и третий смысл тоже.
— Да ведь, уже позволил вроде? Прикрыл своим именем, защитил от лиходеев… Ведь ты искала защиты — и ты её получила, да ещё и живую грелку впридачу. Так что ж тебе ещё надо? Совсем на шею сесть?
— Не увиливай, nya mello, — Хэлль отчего-то напряглась. — Ты всё — прекрасно — понял.
Парень задумался, потёршись кончиком носа о нежнейший персик этой невидимой в темноте щеки.
— Ты хочешь, чтобы мы однажды вместо nya mello вдруг назвали друг друга nya valendil? (тонкая игра оттенков эльфского языка; и то, и другое означает мой друг ; но во втором случае друг скорее в альковном смысле — прим. авт.)
Хэлль в нетерпении топнула ногой, но попала своему… хм-м, а кому? по колену.
— Ну скажи да , сир рыцарь без имени! Или пусть только может быть — я хочу хотя бы надеяться!
Лёгкий шаловливый хохоток парня сначала оказался её ответом, а потом в сторону смазливой эльфки скосился его лукавый взгляд.
— Борись, надейся — не сдавайся. К мужскому сердцу нелегка тропа, а всё ж, отчаянью не поддавайся. Да пуркуа бы и не па? — он засмеялся легонько, на миг чуть прижав стройную девичью фигурку к себе, а потом шепнул на ухо. — Хоть ты и лягаешься во сне — но по крайней мере, пахнешь не мерзко. Для начала попробую считать тебя сестрой.
— Уррра! — тихим шёпотом завопила улыбнувшаяся Хэлль, а потом посерьёзнела. — Только, если будешь ночью вставать на свой зов — не стаскивай с меня одеяло, хорошо? А то я без тебя совсем замёрзну в этой холодрыге и опять проснусь.
Парень в ответ шепнул, что в родовых замках у людей не принято отапливать семейные спальни — то считается неприличным и даже дурным тоном.
— О-о, такие намёки мне весьма нравятся, — голова счастливым колокольчиком хохочущей эльфки устроилась поудобнее на уже почти законно отвоёванном плече сира рыцаря — и притихла.
Тем временем в зале опять кого-то мутузили, и по доносящимся сюда звукам, вроде как даже возили мордой по столу. Хотя нет — судя по надсадному, с истерическим подвыванием всеобщему хохоту, надравшийся в зюзю Тролль завязал кочергу на шее ненамного более трезвого гоблинского шамана. И теперь зеленокожий коротышка бессильно катался по грязному полу, дёргая ошейник да сыпля во все стороны проклятьями вместе с искрами и колдовским дымом. Ладно, пусть порезвятся пока.
А там уж видно будет — вдоволь ли тьмы Госпожи нашей в этих смутных и мятущихся душах?
Посмотрим, посмотрим…
Часть восьмая. Elvenhame delenda est!
В почти установившуюся тишину вплёлся какой-то новый звук. Звонкий и волнующий, он хоть и был похож на перестук копыт проезжавшего по дворцовой площади патруля кирасир, а всё же оказывался несколько иным. Да и шёл откуда-то из глубины дворца.