— Ты не заслуживаешь даже смерти, — против ожидания, голос занимающегося изуродованной летуньей чернокнижника оказался равнодушным. — Теперь существуй этим жалким подобием жизни.
И такова оказалась сила этих слов, что рыцаря развернуло на месте, согнуло в три погибели, безжалостно хрустя песком и ракушками в потрохах — и швырнуло в жадно раскрывшийся навстречу океан.
А сверху, сквозь разлившееся сияние, отгородившее кусочек суши от всего мира, пробились двое крылатых существ. Они отпрянули от зрелища, когда их подруга лежала бескрылой на руках человека в чёрном одеянии. Он тихо пел над отныне калекой старую грустную песню. Слёзы отчего-то текли по его жёсткому и словно закаменевшему лицу, а смятые и изломанные крылья валялись на камне рядом.
— Я не знаю способа исцелить её, — он очнулся и посмотрел в сторону приблизившихся. — Случайно проходил мимо, вот… заглянул полюбопытствовать.
Обернувшая крылатых людей мерцающая пелена защитной магии исчезла, и оказавшиеся мужчиной и женщиной светлокожие крылатые молча склонились над забывшейся в беспамятстве девушкой. Некоторое время они смотрели в её грязное и исцарапанное лицо — и странно, в их лицах не читалось ненависти к святым братьям, поклоняющимся Свету но сотворившим сегодня воистину чёрное дело. Одна лишь грусть и сострадание.
— Я позабочусь о ней… и ещё одно. Однажды придёт день, когда я в полной мере спрошу со святош за всё — в том числе и за это, — кажущиеся сейчас ненужными слова мага падали мерно и неотвратимо.
Порхали они вокруг, не давая возникнуть и окрепнуть стене непонимания меж обитателями земли — и неба. И столь велика оказалась их простая искренность, что в лицах крылатых исчезло что-то неуловимое. Мужчина осторожно, стараясь не коснуться ненароком, завернул в тряпицу вырывающийся и плюющийся искрами окровавленный кинжал.
А женщина заглянула в глаза волшебника, и взор её проник, казалось, в самую глубину этой тёмной и загадочной души. Удовлетворённая увиденным, она легко кивнула. Затем коснулась последний раз бледной то ли дочери, то ли сестры — некоторое сходство между ними заметил бы даже и не обучавшийся в художественной академии — высоко расправила в стороны-вверх большие крылья.
— Да будет так, брат наш отныне, — голос её осип от ветра и неудавшейся битвы.
Наверное, что-то в этом жесте крыльев оказалось сигналом — сверху стали спускаться всё новые и новые летающие люди. Уставшие и измождённые, они почти падали на камни и некоторое время лишь дышали тяжело, не будучи в силах даже заговорить или двиигаться. Судя по всему, этот небольшой клан диковинного народа летел откуда-то с морских островов, и по устоявшейся привычке опустился отдохнуть на этот печальный и пустынный клочок суши.
Но в конце концов, каждый из летающего племени подошёл к своей бескрылой отныне сестре, посмотрел на неё испуганным и мятущимся взором. А самые храбрые даже прикоснулись к той в жесте прощания.
Ночь тянулась долго — куда дольше, чем могло бы показаться. Прибывшие бесцеремонно выбросили в море трупы солдат, и с куда большей брезгливостью — святых братьев. Зато спящего в своём закутке зачарованным сном старого отставного боцмана, смотрителя маяка, не тронули.
Зато спящего в своём закутке зачарованным сном старого отставного боцмана, смотрителя маяка, не тронули.
Двое предводителей посовещались на неведомом языке и, повинуясь их жестам, посреди крохотной площадки вспыхнул на пустом месте ровный, дающий столь приятное и желанное тепло огонь. Магик, который укутал по-прежнему бессознательную девушку своим подбитым мехом плащом и по мере сил чем-то поддерживал её жизнь, принёс из устроенной в основании маяка каморки ведро и несколько раз наполнял его призванной с помощью своей Силы водой. Хоть и пошатывало его от натуги, но всю полусотню крылатых людей он чистой ключевой влагой обеспечил добросовестно.
Впрочем, иного от того и не ожидали. Несколько слов, произнесённых мужчиной властным голосом, и на чернокнижника стали поглядывать вовсе без неприязни или страха. Наверное, куда сильнее страхов оказались вполне конкретные дела.
И лишь когда летящие на зиму в тёплые края люди вновь поднялись на крыло и закружили над оставшейся навсегда на земле сестрой прощальный танец, магик властно воздел вверх ладонь. Зеленоватое свечение исчезло — равно как и ураган за ним. И под ощерившуюся в удивлении луну взлетел чуть поредевший клан.
Летающие люди сделали над маяком последний прощальный круг — и серебристой стайкой мотыльков потянулись вдоль берега в сторону полудня. Как и когда исчез магик со свое скорбной ношей на руках, не приметил никто. И когда все странности и неестественные явления исчезли, на залитой лунным светом площадке остался лишь всклокоченный одинокий пёс.
Со вздыбившимся загривком он обнюхал голые камни — а потом к равнодушно взирающему с небес солнцу мёртвых взлетел протяжный, заунывный и тоскливый по-волчьему вой…
— Зачем… — Арриол отшатнулся.
В глаза и всё восприятие била прохладная свежесть ранней весны. По-прежнему ярко светило солнце, и ветерок унёс прочь запахи морской соли и только что пролитой крови. Но взгляд парня впился в печальное лицо мэм Харальды. Не приметить определённое сходство скуластой физиономии волшебницы и той потерявшей сознание девчонки было невозможно. Колдовское видение угасло, оставив в душах лишь щемящую грусть.