— А это ты о чём?!
— Не о чём — о ком. Николай Протасович, ты же умный мужик. Ты зачем в такое непотребство полез? Сдай румына, а сам гуляй себе дальше. Или боишься его?
— Ты говори-говори, да не заговаривайся, — проскрипел Ферзь, сверля Гурьева глазами. — Тебе-то что до этого?
— Я тебе сказал: мне тишина нужна. Сам его уберёшь или мне заняться?
Ферзь откинулся на спинку стула и сложил на груди руки. Посмотрев на Гурьева из-под бровей, шевельнул челюстями и кивнул. Купился, купился, удовлетворённо подумал Гурьев. Серьёзный-то ты серьёзный, но примитивный, как инфузория-туфелька. Но это замечательно. Просто здорово. Терпеть не могу сложностей.
* * *
Гурьев вышел из ресторана, осмотрелся. Убедившись в отсутствии хвоста, нырнул во двор и спустя минуту был уже в кабинете заведующего предприятием общепита. Гав-гав, собачка, а замочек-то так себе, от честных людей, — Гурьев сложил отмычку, снова превратившуюся в «Монблан», сунул в нагрудный карман, поднял трубку телефона.
Заодно проверим, как работает коммутатор, — и набрал номер.
— Алло, командир, — прокашлявшись, приветствовал его Шульгин.
— Алло, боцман, — усмехнулся Гурьев. — Доложи обстановку.
— Всё путём, командир. Все спят без задних ног.
— Это радует. Сиди, боцман, бди. Я буду разом.
— А у тебя что?!
— У меня всё в цвет, Денис, — Гурьев вздохнул. — Раз я с тобой калякаю, значит, всё в цвет у меня. Отбой тревоги, старичок.
Гурьев повесил трубку на рычаг, мазнул платком по ней и дверным ручкам, вытирая «пальчики», покинул кабинет заведующего и зашагал на квартиру. Домой. Домой.
Сталиноморск. 14 сентября 1940
Утром Гурьев направился в синагогу. Успел как раз к «Шма [92] ». Увидев его, раввин и Крупнер переглянулись, и Арон радостно крякнул и сверкнул глазами. Едва дождавшись окончания молитвы, он, позабыв про свою степенность, подлетел к Гурьеву и вцепился ему в локоть:
— Ну?!
— Ты же видишь, дядя Арон, — улыбнулся Гурьев. — Жив я, здоров, и даже выспался.
— Ох, Янкеле, — Крупнер прикрыл на секунду глаза, качнул головой. — Не рано ты победу-то празднуешь?
— Я не праздную, дядя Арон, — Гурьев стёр с лица улыбку, как нарисованные акварелью усы. — Ни победу, ни труса. Я передышку получил, мне это сейчас очень важно и нужно. Вот такое дело.
— И дальше?
— Дальше? Дальше много всего будет, дядя Арон. Давай присядем, разговор вот есть.
Гурьев опустился на скамейку. Сел и Крупнер. Гурьев посмотрел на Арона, поскрёб большим пальцем ямочку на подбородке:
— Я слышал, укрупнять твою артель собираются, дядя Арон?
— Откуда знаешь? — нахмурился Крупнер.
— Я много чего знаю, — Гурьев наклонил голову к левому плечу. — Что делать-то будешь?
— На пенсию пойду, — хмыкнул Крупнер. — Заработал.
— На печи сидеть?
— Могу и на печи, — проворчал Крупнер, коротко глянув на Гурьева. — Я своё, говорю же, отпахал. А тебе что за дело, Янкеле?
— А мне нужен такой человек, как ты, дядя Арон. Пойдёшь ко мне начальником АХО?
— Чего-о-о?!?
— Административно-хозяйственной части, дядя Арон. Не знакомо разве тебе такое сокращение?
— Ты, Янкеле, никак, спятил, — усмехнулся Арон. — Ты знаешь, сколько у меня ходок-то? Ещё при царском режиме. А после?!
— Ну, при царском режиме — то было по молодости, того я не знаю. А что после? Твои счёты с большевиками меня не интересуют. Чтобы с советской властью столько лет в пятнашки играть и ни разу не проколоться — это, дядя Арон, редкостное качество. Именно потому я тебе и предлагаю такой ответственный пост.
— К тебе — это куда? В школу, что ли?
— Нет. На стройку.
— Какую стройку?!
— В старой крепости, дядя Арон. Там сейчас большие работы начнутся — всю гору перекопают.
На стройку.
— Какую стройку?!
— В старой крепости, дядя Арон. Там сейчас большие работы начнутся — всю гору перекопают. Техника, рабочие. А потом — стройка. А я в этих делах — ноль без палочки, только глаза могу страшно таращить и делать вид дикой озабоченности. Хозяйственник из меня — ну, вообще никакой. Одним словом — серьёзное дело, дядя Арон. Стоящее.
— А не боишься?
— Я знаю, дядя Арон, — мягко сказал Гурьев и тронул Крупнера за плечо. — Так что ж, — разве меня ты станешь обманывать? Разве сможешь у меня воровать? Не сможешь. И другим не дашь, я же знаю. Что ж ты на себя наговариваешь, дядя Арон? Не надо этого. Не надо.
— Тебя обманешь. С иголками твоими.
— Иголки мои не на тебя заточены, дядя Арон.
— А что там строишь-то? — хмуро буркнул Крупнер, не глядя на Гурьева.
— Не знаю, дядя Арон, — пригорюнился Гурьев. — План в голове — это одно, а что получится — кто ж его знает. Обычно получается совсем не так, как задумывалось, особенно поначалу. Понимаешь?
— Ох, Янкеле, — усмехнулся Крупнер. — Ох, и хитрый же ты, зараза! А ещё говоришь, что ты не а ид [93] !
— Так пойдёшь?
— Подумать надо, — увесисто вздохнул Крупнер.
— Думать — это хорошо, дядя Арон, — согласился Гурьев. — Думать — это полезно. Но это — вообще. Не сейчас, дядя Арон. Так ты уж выручи меня. Не отказывайся.
— Выручу, — кивнул Крупнер. — Раз такой разговор — выручу.
— Это ещё не затея, дядя Арон. Про затею я тебе расскажу сейчас. У тебя родня есть, дядя Арон, где подальше?