— Какой ужас, — улыбнулся Гурьев.
— Прекратите этот балаган немедленно!!!
— Анна Ивановна. Мальчику понравилась девочка. А мальчик девочке — нет. Надо просто подержать противоборствующие стороны в разных углах ринга некоторое время, и всё.
— Нет. Это я бы сразу поняла. Тут что-то другое. И вы знаете, что. Говорите сейчас же.
Ещё одна мисс Марпл на мою голову, подумал Гурьев с тоской.
— Нельзя, Анна Ивановна. Во избежание, так сказать. И всё такое прочее, — лицо Гурьева приобрело то самое выражение, какое должно было бы иметь, не владей он с некоторых пор каждым его мускулом на все сто процентов всегда и везде.
Только на мгновение. Но этого было достаточно, чтобы Завадская побледнела и отшатнулась:
— Я… Я вовсе не хочу вам мешать, Яков Кириллыч… Но… это же мои дети…
— И мои, Анна Ивановна, — тихо произнёс Гурьев, снова натягивая на себя маску доброжелательной непринуждённости. — Всё будет в порядке. Я отвечаю. И мне действительно пора.
Денис сидел на скамеечке перед забором и курил папиросу за папиросой. Судя по всему, он приканчивал уже вторую коробку «Норда», потому что окурков вокруг было видимо-невидимо. Увидев Гурьева, Шульгин вскочил.
— А насвинячил-то, — подходя, неодобрительно проворчал Гурьев, поджимая губы. — Кто за тобой убирать будет, боцман?
— Железный ты, что ли?!
— Я не железный. Я тренированный. Докладывай.
Выслушав Шульгина, Гурьев сделал скучное лицо:
— Ясно.
Давай, проводи мальчишек по домам и возвращайся. Кошёлкин тоже сейчас подтянется.
— Жив курилка?!
— Он нас с тобой переживёт, Денис, — усмехнулся Гурьев. — Если никто не помешает. Знакомая личность?
— Кто ж Ляксей Порфирьича не знает! Сыщик легендарный, можно сказать.
— Вот. Легенда живёт и действует, Денис.
— А как ты его?!
— Вот любопытный какой, — улыбнулся Гурьев и так поморгал, что у Шульгина пропала охота задавать вопросы.
— Ладно. Зови ребят, потопаем.
— Денис.
— Да?
— В школе оружие есть?
— Что?!
— Семь футов тебе, Денис Андреич. Под килем, — кивнул Гурьев и шагнул в калитку и обернулся: — Дети выйдут сейчас.
Он вошёл в дом, кивнул девушке, Феде и Степану:
— По домам, с Денисом Андреевичем, — и, увидев, как вскинулись ребята, пресёк бунт в зародыше: — Это не хулиганьё местное — это уголовники. Ситуация, близкая к критической. Поэтому — не спорить. Давайте, всё. Даша, я к Нине Петровне на минутку, потом поговорим.
Заглянув на половину хозяйки, убедился, что ни на какой рынок та и не думала ходить, конечно же.
— Нина Петровна.
— Да, голубчик?
— Спасибо вам. Вы мне, действительно, так помогли. Я ваш должник.
— Пустое, Яков Кириллыч, — улыбнулась Макарова. — Я знала, что вы с Алё… общий язык с Алексеем Порфирьичем найдёте.
— Я попросил его переночевать с нами сегодня. Может, это продлится ещё какое-то время. Увы. Уж не обессудьте.
— Яков Кириллыч! Так всё вот?!
— Ага, — обезоруживающе улыбнулся Гурьев. — Скажите, Нина Петровна. Можете допустить на мгновение — я не дурак и многое понимаю, несмотря на мой предосудительно юный возраст?
— Очень даже могу, — кивнула Макарова.
— Так шли бы вы замуж за Алексея Порфирьевича, Нина Петровна. Это же немыслимо — столько лет. И он вам по сердцу, и вы для него — свет в окошке. А?
Макарова молчала, разглядывая Гурьева. На скулах у неё проступил румянец. Наконец, она сказала, поднеся руку к горлу:
— Какая из меня невеста, Яков Кириллыч.
— Детство кончилось. Это правда. А жизнь — нет. Не сердитесь на меня, Нина Петровна.
— Я не сержусь, — тихо сказала Макарова. — Я понимаю, вы догадались, он же не мог сказать.
— Конечно, нет. А пить он не пьёт больше. За это не беспокойтесь.
— Кто вы, Яков Кириллович?!
Гурьев улыбнулся и исчез, — вопрос — по контексту — был явно риторическим.
Даша была явно напугана, но старалась виду не подавать. Гурьев улыбнулся:
— Ты присядь, дивушко. Разговор у нас с тобой будет обстоятельный.
— Я тогда чай сейчас приготовлю. Я быстро.
— Хорошо.
Девушка вернулась в комнату с подносом, чашками и сушками.
Поставив на стол, снова скользнула на кухню и принесла чайник. Гурьев помог ей разлить кипяток:
— Теперь слушай свою историю, капитанская дочка.
Когда Гурьев закончил, Даша улыбнулась:
— Ну, папка рассвирепеет, — И посерьезнела: — Думаешь, они меня убить хотят?
— Ох, нет, дивушко, — усмехнулся Гурьев. — С человеком можно вещи куда более весёлые проделывать, чем просто убить. Просто убить — это слишком просто.
— А… что?
— Добро пожаловать в настоящую жизнь, дорогая, — Гурьев обнажил в плакатной улыбке острые, белые зубы. И тотчас же стёр оскал, спросил участливо: — Страшно?
Даша, помедлив, кивнула. У неё даже носик побледнел и заострился. Дивушко моё дивное, подумал Гурьев. Ну, ничего, ничего. Я тут. И меня это радует. Всё нормально.
— Это правильно, дивушко, — Гурьев дотронулся до её руки. — Бояться не стыдно. Не боятся только дураки.
— А ты?
— Я опытный и тренированный. И я из другой обоймы, Дарья.
— Думаешь, я не знаю, почему ты от меня руками и ногами отбиваешься? — проговорила Даша, посмотрев в окно.
— Ну, и почему же? — заинтересованно улыбнулся Гурьев, подпирая ладонью подбородок и устраиваясь поудобнее на стуле, как ребёнок в ожидании захватывающей дух истории.