— Не знаю. С трудом верится, если уж откровенно.
Гурьев молча улыбался, спокойно ожидая продолжения. Завадская повела плечами, кутаясь в свой неизменный платок.
— У меня сегодня делегация была, — продолжила Завадская, — из десятого «Б». Весь актив в полном составе.
— Во главе?
— Я знаю, о чём Вы подумали. Чердынцевой не было. Хотя, безусловно, её влияние чувствуется.
— Почему?
— Потому что староста и комсорг — мальчишки, — Завадская внимательно посмотрела на Гурьева. — Они просили назначить вас к ним классным воспитателем.
— И что вы им ответили? — осторожно поинтересовался Гурьев после паузы.
Завадская опять зябко поёжилась:
— Я сказала — я подумаю.
— Вы или я?
— Давайте вместе, — согласилась Завадская. — Я, признаюсь, была бы премного вам обязана, если бы вы приняли это предложение.
— Да?
— Что с Вами? — не дождавшись ответа, Завадская вздохнула и пожаловалась: — Ах, ну, я разве не понимаю — вам не до классного руководства?!
— Но?
— Трудный класс, — посетовала Завадская. — За предыдущий год сменилось два классных воспитателя. Неровный класс. И чтобы десятый «Б» чего-то сам захотел, да ещё весь сразу, — я такого не припомню просто.
— Вы хотите сказать, что у меня нет выбора? — Гурьев вдруг улыбнулся отчаянно.
— Боюсь, что так, Яков Кириллыч.
— А другие делегации вас не посещали?
— Не сомневайтесь. Посетят.
— Это радует, — Гурьев усмехнулся и чуть наклонил голову набок. — Мне действительно необходимо заниматься своими делами. Это очень важно, поверьте. Но если вы считаете, что детям необходимо иметь классным воспитателем непременно меня, то — куда же я денусь?
А в общем-то, в основном, из-за Даши, конечно, подумал он. Потому что…
— Значит, согласны?!
— A la guerre, comme a la guerre [42] .
— Только Вы не идите у них на поводу, — Завадская погрозила Гурьеву пальцем. — На шею сядут!
— Ох, не пугайте, — усмехнулся Гурьев. — Уж как прорежется. Только давайте договоримся.
— Всё, что угодно, Яков Кириллыч, — Завадская молитвенно прижала руки к груди.
Гурьев засмеялся.
— Ясно. Несколько вопросов.
— Пожалуйста.
— Каким образом вам удалось заполучить такое сокровище, как Шульгин?
— Вы иронизируете или серьёзно? — Завадская поджала губы.
— Я абсолютно серьёзен, — кивнул Гурьев.
— Конечно, образование у Дениса Андреевича хромает, — вздохнула заведующая. — Но он детей обожает, и ребята платят ему взаимностью. Я верю, что это очень важно. Причём контакт у него со всеми — и с младшими, и со старшими. Разумеется, он не педагог и вряд ли представляет себе, что это такое, но зато у него такое стихийное чувство доброты и справедливости, что я его ни на кого не променяю. Даже на Вас, — Завадская торжествующе посмотрела на Гурьева.
— Ого, — усмехнулся Гурьев. — А ведь я могу расценить это, как бунт на корабле. Не боитесь?
— Вы… Вы что себе позволяете?!
— Я шучу, Анна Ивановна, — Гурьев наклонил голову набок. — И очень рад, что вы так Дениса понимаете. Мне он тоже нравится. А это, я думаю, не случайно.
— Вы уже с ним стакнулись, — с явной ревностью в голосе проворчала Завадская.
— А как же иначе. Не только стакнулись, как вы выразились, но и остаканили полную конгруэнтность жизненных позиций при всём разнообразии тактических подходов. Вот только непонятно, как они с Маслаковым уживаются.
— Они и не уживаются, — пригорюнилась Завадская. — В прошлом учебном году мне дважды едва удалось предотвратить рукоприкладство. И не вижу ничего смешного! Ничего, абсолютно!
— Я тоже, — согласился Гурьев. — Обещаю провести разъяснительную работу.
— Да уж будьте так любезны!
— А с каких это пор школьный учитель, пусть даже и парторг — член бюро горкома?
— Трофим Лукич — заслуженный партиец, на партийной работе с двадцать четвёртого года… Что?
— Ничего, — очаровательно улыбнулся Гурьев. — И?
— И школа у нас не совсем обычная. У нас учились и учатся дети городских руководителей, поэтому и внимание к нам повышенное.
— И давно?
— Довольно давно.
— Ну, ясно. Ему-то в радость. А вас не утомляет?
— Нет, — нахмурилась Завадская. — Яков Кириллович, я вас попросила бы.
— Да-да, конечно.
— Я надеюсь, вы понимаете.
— Я понимаю даже гораздо больше, — Гурьев стёр улыбку с лица с такой скоростью, что Завадская вздрогнула. — Увы. А ещё я очень много знаю. Так что вы не бойтесь, дражайшая Анна Ивановна. Я прикрою, если что. Поскольку имеются и возможности, и полномочия.
— Вот как.
— Да. А пока, с вашего позволения, откланяюсь, — и Гурьев поднялся.
Сталиноморск. 5 сентября 1940
Проконтролировав копающихся в крепости археологов, Гурьев отправился на работу. Зайдя на урок в 10 «Б», — история, улыбнулся Широковой изо всех сил, отчего бедняжка едва удержалась на ногах, повернулся к классу и, грозно насупившись, велел остаться на классный час. И вышел, слыша за спиной радостный шум, который успел уже полюбить.
Не то чтобы он волновался. Просто Гурьев положительно не ведал, с какого угла приступать к задаче, и потому решил начать, как Бог на душу положит:
— Ну, архаровцы, — он обвёл своих подопечных грозным взглядом, — признавайтесь, чья это идея — заполучить меня классным папой?
Ребята загалдели, засмеялись.
Гурьев поднял руки:
— Вот что, дети мои. Раз вы такие умные, то план внеклассной работы будете сами составлять. Вы всё-таки в школе десятый год, а я — четвёртый день. Так что — вам и карты в руки.