Гурьев достал из кармана пиджака фотографию и положил перед Тимирёвой:
— Можете мне сказать, кто это, Анна Васильевна?
Тимирёва долго рассматривала фото, прежде чем подняла глаза на Гурьева:
— Что это за снимок, Яшенька? Это… Это же невозможно!
— Вы не ответили на мой вопрос. Вы знаете, кто это?
— Вы знаете это наверняка не хуже меня, — выпрямилась Тимирёва. — Яков Кириллович! Я не понимаю…
— Вы тоже убеждены, что на снимке — именно та самая женщина, которую мы оба подразумеваем?
— Да.
— А вот на это теперь взгляните, — Гурьев положил рядом с первым фото второе, запечатлевшее Дашу и слегка — совсем чуть-чуть — отретушированное для вящего сходства. Правда, на этом снимке Даша была в школьном платье.
— Что… Что происходит? Яшенька, умоляю! Скажите мне, наконец, что происходит?! — лицо Анны Васильевны дрожало от еле сдерживаемых рыданий. — Невозможно! Невозможно…
— Я наткнулся на всё это случайно, — задумчиво проговорил Гурьев. — Настолько случайно, что… Правда, мой старый приятель Сан Саныч Городецкий напрочь отказывается в случайности верить. Больше того, он утверждает, что никаких случайностей вообще не бывает. Вот так, голубушка Анна Васильевна.
Тимирёва заплакала. Слёзы просто катились по её щекам, и Гурьев подумал — да откуда же у человека может быть столько слёз?! Не делая никаких попыток вытереть слёзы, Анна Васильевна держала Дашино фото — на вытянутой руке, чуть подрагивающими пальцами, прямо перед собой.
Всё когда-нибудь кончается — иссякли и слёзы.
Всё когда-нибудь кончается — иссякли и слёзы. Гурьев протянул Тимирёвой платок. Аккуратно положив снимок на столик и вытерев глаза, Анна Васильевна спросила:
— Что я должна буду делать, Яков Кириллович?
— О, ничего сверхъестественного. Помните, в прежние времена у барышень из приличных семей были и бонны, и гувернантки? Вы нужны мне, чтобы присматривать за девушкой. Её зовут Даша. Даша Чердынцева. Её отец — военный моряк, а мать скончалась при родах. Та самая молодая женщина, что на фото. Сейчас у отца этой девушки появилась новая семья, — очень добрая, хорошая, милая молодая женщина и чудесная девочка, и Даша с ними замечательно ладит — она вообще такой человек, ладит практически со всеми, кто соответствует определению «хороший человек». Вот с негодяями у неё никак отношения не складываются, — горестно, словно сожалея об этом, вздохнул Гурьев. — Но — при этом — ей требуется несколько иной уровень общения, чем эта милая и добрейшей, ангельской буквально души молодая женщина может ей предоставить. Поэтому мне нужны вы.
— Она…
— Давайте пока не станем ничего оглашать, Анна Васильевна. Будет ещё тому и время, и место. А пока я поручаю девушку — вашему попечению. Говорите с ней обо всём на свете. Рассказывайте ей о вашей жизни, обо всём, что помните. Только правду, разумеется. О том, почему всё случилось именно так. О том омуте смуты, о круговороте нелепостей и закономерностей, закруживших нас всех и швырнувших на скалы наш общий корабль. О войне, о людях… Словом, обо всём. Станьте её другом. Я знаю, у вас обязательно выйдет.
— И это… всё?!
— В общем-то, да, — Гурьев улыбнулся. — Вы, вероятно, догадываетесь, что сделать это мне самому невозможно, в том числе по причинам вполне объяснимого свойства.
— Она в вас… влюблена?
— Слава Богу, нет, — ещё шире улыбнулся Гурьев. — Разумеется, я пользуюсь непререкаемым авторитетом, но ничего такого опасного, к моему глубочайшему счастью и облегчению. И вам, Анна Васильевна, предстоит позаботиться о том, чтобы так продолжалось и впредь.
— Хотелось бы надеяться, что это выполнимо, — Тимирёва вздохнула, покачав головой. — Где она сейчас?
— Недалеко отсюда. В Сталиноморске. Там как раз заканчивается строительство нашего… убежища, назовём его так. Санаторий-профилакторий «Старая Крепость». Вам там понравится, вот увидите.
— Когда?
— Дней через десять. Отдыхайте, медики проследят, чтобы вы нормально питались, назначат процедуры, — оглянуться не успеете, будете, как новенькая. Да, чуть не забыл. Просить ни за кого не нужно. Делается всё возможное и даже многое за рамками такового. А вот список полезных людей, — действительно полезных, будет весьма кстати. Но с этим тоже сильно не торопитесь.
— Какими правилами я должна руководствоваться, чтобы список соответствовал вашим ожиданиям, Яков Кириллович?
— Что вам сказать, — Гурьев провёл тыльной стороной ладони по подбородку. — Знаете, сейчас в Европе очень нехорошие дела творятся. Гитлеровцы, похоже, от риторики перешли к делу — евреев сгоняют в гетто, грабят и убивают по дороге. Так вот, есть такая палестинская организация — называется «Алият Ха-Ноар». Они умудряются в этом бедламе работать — вывозить людей в Палестину. Не всех, конечно. Только тех, кто… А как решить это — кто?! Неизвестно, Анна Васильевна.
Не всех, конечно. Только тех, кто… А как решить это — кто?! Неизвестно, Анна Васильевна. Непонятно. Страшно. А решать надо. Каждый день, и выхода иного не имеется. Вот и вам примерно в таком положении побывать предстоит. Я за вас ничего решить не смогу, уж не обессудьте.
— Это… жестоко.
— Я знаю, — Гурьев кивнул. — Но вот с этим — в отличие от всего остального — я ровным счётом ничего не могу поделать.