— В карты я тоже играю, — улыбнулся Гурьев. — Но почти всегда проигрываю.
— Почему?!
— Люди, обыгравшие меня в карты, проигрывают мне за бильярдным столом. Нужно поддерживать равновесие и добрые знакомства. А ещё я умею улаживать разногласия между моими добрыми приятелями, — «добрые приятели» он произнёс с отчётливо обозначенной издевкой. — Каждый слышит от меня то, что хочет услышать, потому что каждому человеку нужна и интересна только его собственная, личная правда. Настоящую правду никто не желает знать. Но это не так уж и важно сейчас. Пока.
— Это… Это ты бандитов имеешь ввиду? — Ирина непроизвольно оглянулась.
— Да. Бандиты, — Гурьев сделал круглые глаза.
— А милиция?
— Мы двигаемся по параллельным прямым. Которые соприкасаются только в неэвклидовом пространстве. Кстати, среди моих знакомцев есть весьма известные и влиятельные персоны. Так что совершенно нечего опасаться.
— Твоя мама… Переводчик?
— Да. Переводчик и редактор, по мере необходимости.
— С какого языка?
— С японского.
— Японского?!
— Да. Ещё с французского и латыни. Ну, английский, немецкий, — это понятно.
— Кому… понятно?!
— Мне понятно, — Гурьев улыбнулся.
— А она… Она знает?
— Она знает. Не всё, разумеется. Многое.
— И она… не возражает?
— Есть такая старая, избитая истина, Ириша: то, что нельзя предотвратить, нужно возглавить. Вместо того, чтобы устраивать истерики и скандалы, мама помогает мне. Отдыхать я ведь тоже должен, как ни странно. Мама следит, чтобы наш дом всегда оставался крепостью на острове посреди бушующего океана. Я знаю, это звучит банально, но это на самом деле так. Благодаря маме у нас есть дом. Убежище. Куда я могу вернуться и где меня ждут и любят, что бы ни случилось. Понимаешь?
— Кажется, — Ирина улыбнулась, хотя уголки её губ всё ещё вздрагивали. — Что же ты делаешь в школе?
— Учусь быть незаметным.
— Ничего не выходит, — Ирина фыркнула.
— Я знаю, — печально вздохнул Гурьев.
Ирина вдруг почувствовала, что всё услышанное как-то разом перестало внушать ей страх. Наоборот, — вызвало жгучий, не испытанный ею доселе интерес. Неописуемое любопытство. А Гурьев казался ей даже старше её самой. Во всяком случае, никак не мальчиком. Совершенно точно. Ирине вдруг стало щекотно и жарко. Она поняла, что если и не сегодня, то совсем скоро это произойдёт. То самое. И это будет… чудесно.
Выросшая среди книжек и родительской опеки, мало сталкивавшаяся лицом к лицу с настоящей жизнью — и в детстве, и в школе, и в университете, который закончила этим летом, — Ирина добралась до своих двадцати двух лет всё ещё неопытной девушкой. Дворовые ухажёры вроде пресловутого Силкова вызывали у неё ужас, сокурсники — скуку, а рабфаковцы и пышущие революционным энтузиазмом комсомольцы — оторопь пополам с брезгливостью.
Дворовые ухажёры вроде пресловутого Силкова вызывали у неё ужас, сокурсники — скуку, а рабфаковцы и пышущие революционным энтузиазмом комсомольцы — оторопь пополам с брезгливостью. От всех от них просто-напросто плохо пахло, а иногда — и вовсе смердило. И хорошо ещё, если только махоркой или перегаром. А Гурьев… От него шёл тонкий, ненавязчивый, но хорошо различимый горьковато-лимонный аромат, с едва ощутимыми нотками полыни и мяты. Он весь вообще был как будто отмытый до блеска, до скрипа, до восхитительного холодка между лопаток. У него были чистые-чистые руки, тёплые, как печка, ладони, пахнущие сдобой, ровные, коротко остриженные ногти. И одежда его была всегда чистой, пахнущей волнующе и приятно. И волосы. И от всего этого у Ирины сладко пустело в животе.
Она не понимала, почему он выбрал именно её. Чем она ему так уж приглянулась. Она видела, какими глазами смотрит на него женская половина школы, хотя уже должны бы и привыкнуть, да и на улице ловила взгляды, — ищуще-игривые, адресованные Гурьеву, и завистливо-удивлённые — ей. Это всё было так неожиданно и захватывающе!
Ирина осознала вдруг, что прежняя жизнь закончилась. Что теперь всё будет иначе, — быть может, и не так понятно, как прежде, но зато невероятно интересно. Она не знала, как долго это продлится. И это ей тоже сделалось совершенно безразлично. Главное, что это есть. И Гур есть. У неё. Здесь и сейчас. А дальше…
— Что ты собираешься делать?
— О чём ты?
— После школы. Тебе нужно учиться. В вуз. С твоими талантами!
— Ты права. Мне действительно нужно ещё многому учиться. Только не здесь.
— А где? — у Ирины всё оборвалось внутри.
— Далеко, — Гурьев глядел на Ирину, по-прежнему не выпуская из рук её пальцы.
— Меня ты с собой не возьмёшь, — она вздохнула.
— Это невозможно.
— Догадываюсь. Чему ещё тебе хочется научиться? Чего ты ещё не умеешь?
— Многого. Ну, например. Был бы я настоящим Мастером, сумел бы утихомирить эту дворовую кодлу так, чтобы не пугать тебя и не устраивать на глазах у соседей Куликовскую битву.
— А говорят, ты никогда не дерёшься.
— Почти нет, — он пожал плечами. — Не с кем.
— Ты ужасно самоуверенный. Мне было бы намного легче, если бы ты был хотя бы чуточку осторожнее.
— Со мной ничего не может случиться.
— Откуда ты знаешь?!
— У меня нюх.
— Ах, вон что. Я не знала, — Ирина снова огляделась. — Как тебе это удаётся? Я всё время думаю об этом.