— Ну чего ты молчишь? — Девочка дернула Медузу за руку.
— А что тут скажешь, Мексика? Это не тот прекрасный юноша. Тот был добрым, и сердце у него такое горячее было, что он одним поцелуем тысячелетний сон прогнал. А этот хоть и живой, но сердце у него, как ты правильно заметила, каменное.
— Сами виноваты, — высокомерно заявил Бельведерский. — Сказали, что каменного красавца надо живым сделать. А Гризелла только на меня подумать и могла. Она же никого больше не видела. Как пройдет мимо, так шепчет: «Какой мужчина, какой мужчина!» И правильно шепчет, потому что нет такого другого во всем Иномирье!
— И хорошо, что нет! Пойдем. — Мексика взяла Медузу за руку. — Ну его! У меня папка, знаешь, какой? Он найдет твоего любимого, и все сразу по понятиям станет. А этот… Этот с каменным сердцем пусть найдет себе каменную тетку!
— Ничего вы не понимаете! — вскричал Бельведерский. — Ведь тело — это сосуд. Вы берете его и наливаете туда что угодно. И если взять прекрасное тело, то в него можно вложить идеальную душу. Воспитать ее! Взлелеять! И все будет гармонично!
— А если сосуд без дна? Или в него уже налита такая гадость, что ничем не отмоешь? — спросила Медуза.
— Ты не понимаешь моих чувств! — сказал мужчина и сам удивился своим словам.
— И не хочу понимать! Какие могут быть чувства, если у тебя сердца нет и душа в твоем теле не присутствует! Отстань от нас! — Она взяла маленькую ладошку Мексики и быстро пошла по тропинке.
Бельведерский остался стоять посреди широкой дороги. Он смотрел, как спутницы удаляются, и что-то непонятное, неизведанное ранее творилось в его груди. Что-то сжалось и защемило. А рядом не было никого, кто объяснил бы ему, что происходит.
— Ну и пусть, — прошептал Бельведерский, — пусть идут. Никто мне не нужен.
Но настроение почему-то испортилось. Бельведерский повернулся и побрел к избушке ведьмы. Ну зачем ему эти проблемы?
— Да, у меня каменное сердце, и мне нравится это! — крикнул он, поворачиваясь.
Но Медуза не остановилась. Она уверенно шагала по дороге в столицу королевства, в город Рубельштадт, и не оглянулась на крик бывшего попутчика.
— Да что же это такое творится? — произнес вслух Бельведерский, прикасаясь пальцами к лицу — по щекам текли крупные капельки влаги. Слезы собирались в глазах, а он не мог остановить их. Впервые его организм не слушался хозяина.
Не думал он раньше ни о чем и ничего не чувствовал. И внутри всегда было спокойно. И мир вокруг был правильным. И он занимал в этом мире достойное место — стоял у стены в королевской спальне. И влага не сочилась из глаз и не текла по щекам.
Странно как-то получилось. Он обидел Медузу, обозвал ее крокодилом, посмеялся над ней, но почему же от этого так плохо? Хотел ей боль причинить, а больно стало самому. И мысли тоже как с ума сошли. Никогда столько не думал!
Аполлон решил, что не нравится ему быть живым. Как ведьма его оживила, так пусть и обратную процедуру проводит. Не хочет он чувствовать.
Не хочет он чувствовать. Больно это и хлопотно. Он прибавил шагу.
Медуза и Мексика ушли, ни разу не оглянувшись. Медуза думала о том, что натворила ведьма. Из-за ее ошибки Бельведерский будет очень несчастным. Он ведь раньше только и делал, что ловил восхищенные взгляды. Привык быть экспонатом на выставке. Привык, что все им любуются, а он только стоит на месте и красоту вокруг себя распространяет. И грустно ей стало.
Она ведь даже не рассмотрела того юношу, и ей казалось, что очень они с Бельведерским похожи. Девушка вздохнула и, заметив, что Мексика устала, взяла ее на руки. Девочка обняла Горгону и, погладив ее по голове, порадовалась тому, что уберегла ангельский голосок новой подружки от посягательств зловредной ведьмы. Хотя, представив, что уже сегодня Гризелла примчится требовать справедливости и возмещения морального ущерба, Мексика тоже вздохнула. Мама будет ругаться. Два визита Гризеллы подряд — это уже слишком.
— Ты не переживай, — сказала она, непонятно кого успокаивая — Медузу или себя. — Все наладится, и ты обязательно найдешь того прекрасного юношу, который разбудил тебя поцелуем.
— Не знаю, — ответила Медуза, — я даже не помню его лица. Он просто поцеловал меня, и я ожила. И все.
— Ты обязательно найдешь его. Или он тебя найдет. Ведь, если кроме Бельведерского никого каменного у нас в Иномирье не было, значит, он сам как-то расколдовался. А если нет, то мы еще раз Гризеллу попросим. На самом деле она добрая, только строжится — и все. И если ей предложить хорошую плату, то она поможет… То есть окажет услугу.
— Мне и платить-то ей нечем. Солнце уже взошло, а значит, сейчас еще и голос пропадет.
— Не пропадет. Я восстановила гармонию.
— Это как?
— Я отдала ведьме то, что сделает ее самой гармоничной ведьмой в мире!
Лес кончился, и теперь две пары ног тихонько стучали по каменным плитам широкой дороги. Скоро появился город. Путницы прошли мимо спящих домов, мимо лавок и трактиров. Ничто не нарушало сонную тишину спящего Рубельштадта, лишь изредка тявкнет какая-нибудь собачонка, да и то скорее для порядка. Подружки подошли к дворцу. Мексика провела Медузу в свою комнату, и они крепко уснули, прижавшись друг к другу.