— Значит, мне надо на кукушкину гору?
— На кудыкину, — поправила его Гризелла, — зачем так кукушек-то обижать?
— Так отправь меня, пожалуйста! — вскричал Бенедикт, чувствуя, как надежда разгоняет беспокойство, что тисками сжимало его сердце с самого утра.
— Таким же образом? — осведомилась старуха.
— Да любым, только поскорее!
— Что, тоже окаменеть решил, торопливый мой? На вот метлу и добирайся своим ходом. — Ведьма вручила Бенедикту метлу и добавила: — А чтобы не сбился с дороги, я ее на автопилот поставлю. Держи путь на тот треугольник, где ковры-самолеты постоянно пропадают. Там стоит башня отшельника Амината.
— Гризелла, я что-то не пойму, — проговорил Бенедикт, уже оседлав помело. — Насколько я знаю, после того как сломали волшебный камень и концы этого мира распрямились, через башню уже нельзя попасть в другое место. Она ведь перестала быть фиксатором в петле Мебиуса?!
— Дурень, — буркнула Гризелла, устанавливая на ручке метлы милицейскую мигалку. Ангел даже не удивился такому сервису — он знал, что ведьма постоянно мотается по параллельным мирам и тащит в избу на курьих ногах все что плохо лежит. — Мы тогда вверх по лестнице шли, а там, насколько я помню, еще и в подвал спуститься можно.
— Вон оно что! А Медуза что там делает?
— Тебя ищет. Ей люди-оборотни рассказали, где стоит башня волшебника. Так что лети скорее, голубь мой сизокрылый, не то девчонка в беду попадет!
— В какую?! — в ужасе вскричал Бенедикт.
— В серьезную, — помрачнела Гризелла. — Конкурент-то твой первым на кудыкину гору прибыл! Вот влюбится девчонка в бессердечного истукана, будешь потом всю жизнь утешать свою зазнобу глазастую!
— Спасибо, Гризелла. — Ангел поцеловал старуху в морщинистую щеку и взмыл в небо. Он не смотрел на землю, доверив автопилоту нести его туда, куда приказала предусмотрительная Гризелла.
Глава 11
СБЫЛАСЬ МЕЧТА ИДИОТА
Бельведерский оказался там, где и пожелала ему оказаться зловредная ведьма, — он попал на кудыкину гору, а точнее, на самую ее вершину. Там стояла высокая каменная башня, и атлет стоял как раз у открытой двери. Собственно, дверь и невозможно было закрыть — она валялась на земле, оторванная когда-то давным-давно.
Бельведерский хотел было войти, но вдруг заметил, что в башню влетают и вылетают из нее страшные существа, большие, с мощными когтистыми лапами. Размах крыльев — метра полтора.
Размах крыльев — метра полтора. Чудовища можно было бы принять за огромных птиц, если бы не женская грудь, обвисшая пустыми мешочками, длинная тонкая шея и человеческое лицо. Впрочем, лицо это с таким трудом можно было назвать женским, что Бельведерский поморщился, испытывая величайшее отвращение. И угораздило же его оказаться в компании таких уродцев!
Он посмотрел вниз и ужаснулся — какого только народа не жило на склонах кудыкиной горы: тролли, гоблины, великаны и другие разномастные чудовища всех цветов, форм и размеров, которым или не было названия, или атлет его не знал.
Единственным местом, где можно было побыть в одиночестве, оставалась крыша — там никто не приземлялся и с нее никто не взлетал. В маленькие окошки под самой крышей крылатые уродины не залетали.
Бельведерский и сам не заметил, что рассуждает вслух, и одна из полуптиц-полуженщин услышала, что он говорит.
— Девочки, посмотрите-ка, какой красавчик к нам пожаловал! — прокурлыкала она.
«Девочки» захлопали крыльями и с таким диким ором понеслись к Бельведерскому, что тот испугался и пожелал оказаться где угодно, хоть под крышей башни, только бы подальше от неэстетичных птицебаб! Пожелал он этого всем сердцем и мгновенно перенесся под крышу башни волшебника Амината.
Все дело было в волшебном платке, завязанном на мускулистой руке атлета. Неизвестно почему, но платочек решил поработать немного нестандартно. Сыграло ли главную роль то, что ткань волшебной вещицы прикасалась к коже, или же Бельведерскому атлету очень сильно хотелось спрятаться от склочных, уродливых птицебаб, трудно сказать, но платок мгновенно доставил его в заказанное место.
Бельведерский оказался под крышей той самой башни, у подножия которой только что находился. Перед ним в кресле-качалке сидел древний старец. Он спал, издавая громкий рокот. Имейся у Бельведерского побольше опыта, он бы догадался, что это рычание — не что иное, как обыкновенный храп. Старец был сед. Длинные волосы покрывалом укрыли спинку мирно покачивающегося кресла. Густые белоснежные брови торчали жесткими щетками. Глаза старца были закрыты, но и так было видно, что они очень большие. Бельведерскому подумалось, что в открытом состояние эти глазки будут размером с его ладонь, он поразился такому нарушению пропорций. Нос старца уткнулся в усы — длинные, до полу. Маленькие ручки сцепились в замок над бородой, их еще можно было разглядеть, но все остальное скрывалось под белоснежным волосом. Борода старца была не просто густой и длинной — она была невероятно густой и невероятно длинной. Белые космы укутывали все тело спящего, устилали комнату и свисали в квадратное отверстие в полу, плющом увивая перила уходящей вниз винтовой лестницы.