— Вот об этом и толкую! Потому твоя Марта самостоятельная, что у нее сразу все было. И дородная она женщина, и хозяйственная. Ты спокойно два королевства на нее оставишь. А моя Бруня, та вообще любого мужика ударом в челюсть свалит. Да что мужика, Тыгдын один раз пошутил — неделю отхаживали потом. Так что ее тоже беззащитной не назовешь.
— Не, Гуча, че заладил? Ну в натуре, если где поколбаситься, то, может, кошчонка какая и это… эстетичнее будет… но в постели чем больше — тем лучше. Я свою Марту ни на кого не променяю!
— Правильно, потому что она у тебя кровь с молоком. С первой попытки целиком не обнимешь! У меня Брунгильда тоже девушка крупная, ее, как мачту корабельную, издалека видно. Она когда идет, все дорогу уступают, а кто не успел отскочить — сам виноват — наступит Бруня и не заметит. И не надо ей ручку целовать, под локоток поддерживать. Она этим локотком так под дых заехать может — не продышишься, особенно если учесть, что он у нее в железо закован. И мечом машет так, что диву даешься. А маленькая да хрупкая взмахнет ресничками, ты на ручки ее тоненькие посмотришь — и идешь пахать сам. И за себя, и за нее. И не понимаешь, что она ручонками этими так тебя за глотку схватила, что не вздохнуть.
— Оторвать бы эти ручонки шаловливые, в натуре! — озвучил свое отношение к проблеме король Полухайкин.
— Ну зачем же так строго! — Гуча рассмеялся. — Подумаешь — ангелок подкаблучником станет.
— Может, обойдется? — произнес вслух Альберт Иванович, но в душе он понимал, что черт прав. Такого растяпу, как Бенедикт, еще поискать надо. Только и будет делать, что смотреть на жену, вздыхать и петь серенады. Он посмотрел на Самсона — тот что-то говорил Акаве, и король догадался — речь идет о любви, той, которая на всю жизнь. Альберт отошел от окна и вдруг сказал: — Горгона, в натуре, в сандальках ходит, типа… без каблуков. Может, и обойдется, если без каблуков…
Гуча не стал разочаровывать друга, объясняя, что такое метафора. Он согласился с предположением Альберта, но с таким скептическим выражением на лице, что было ясно — не видать Бенедикту счастья как своих ушей.
— Хасан! — крикнул он и снова высунулся по пояс в окно, внезапно приняв решение.
— Слюшаю, Гуча-джан! — Глава рь пустынных таксистов был последним в очереди и еще не успел улететь со двора.
— Ты ангела нашего сизокрылого не видел?
— Видел. Она метла сел, шайтан на ручка поставил и арет так, что у такси два аварий слючилась. Ему Кашмар Апа этот шайтан дал. Милисейскай мигалк называется!
— Да что ты мне его транспорт описываешь! Ты скажи, куда он направился? — рявкнул Гуча, зная по опыту, как далеко от темы может увести разговор толстяк.
— Совсем мелький-мелький эльфик сказала, что он с невестой в замок Акавы-макавы идут, — четко отрапортовал Хасан, с испуга акцент в певучей восточной речи стал еще сильнее.
— Совсем мелький-мелький эльфик сказала, что он с невестой в замок Акавы-макавы идут, — четко отрапортовал Хасан, с испуга акцент в певучей восточной речи стал еще сильнее. — Говорит, жениться они собрались — лубов-морков там и висе дела другие.
— Рыжий, смотрю, ты уже закончил гуманитарную помощь раздавать, а с супругой еще успеешь намиловаться! — крикнул Чингачгук, врываясь в нежное воркование супругов. — Поторопись, нас в гости пригласили.
— Кто? — спросил Самсон, отрывая влюбленный взгляд от изумрудных глаз супруги.
— Ты и пригласил, только что. Ангелок у нас жениться собрался. Его крылья любви несут в Зачарованный лес.
— Метла его моя несет, так что я с вами, — послышался голос вошедшей во двор Гризеллы. Она не знала, что верная метла на всех парусах уже несется к хозяйке.
Парни спрятали улыбки. Ведьма уже освоилась со змеями и ходила с гордо поднятой головой. Черт хоть и подшучивал, но близко не подходил: змейки были до метра длиной и нрав имели скверный, а так как хозяйку свою любили беззаветно, то мгновенно бросались на ее защиту, словно на амбразуру вражеского дота.
— Хасан, ты деньги получил? — спросил Гуча.
— Да!
— Тогда лети в Крепость, передай Бруне, пусть подгребает в замок, — распорядился черт.
— И Тамарке, в натуре, передай, что свадьба намечается — Бенедикт жениться собрался, — добавил Полухайкин. — Только чтоб на этот раз весь гарем с собой не тащила.
Гуча рассмеялся, вспомнив, как хорошо отметили первый день рождения Мексики. Король Полухайкин тогда устроил праздник на все Иномирье. По этому случаю жители Рубельштадта принарядились — мужчины надели под коричневые пиджаки белые рубахи с яркой вышивкой, а женщины нацепили крахмальные фартуки и кружевные чепцы. Играла музыка, люди плясали и пели.
В королевском дворце за большим дубовым столом собрались представители королевских семейств — Брунгильда с Гучей, тогда еще живая королева Августа, сами хозяева — Альберт Полухайкин и Марта. Напротив них на краешке стула примостился Бенедикт, как обычно старающийся причинить поменьше вреда и занять минимум места в пространстве. И сколько Гуча ни объяснял ему, что вреда в том, чтобы занять все причитающееся ему место, нет никакого, ангел продолжал моститься на краешке большого стула.