Шаткая перекладина жалобно скрипнула, но выдержала его вес. Гуча осторожно спустился и оказался в уютной комнате прямо за спиной у тщедушного существа в серой рубахе. Комнатка была оклеена веселенькими обоями в горошек, стол, накрытый клетчатой скатеркой, украшал шикарный, видимо из сокровищницы, подсвечник, а сам хозяин что-то мурлыкал, готовил стол к обеду. Человечек по одному ему известному плану расставлял тарелки, сворачивал в причудливые фигурки салфетки, пританцовывая от удовольствия.
— Приятного аппетита, — поздоровался гость.
Хозяин подпрыгнул, выронил столовый нож, стопку тарелок и от неожиданности рухнул на стул, что стоял за его спиной.
Гуча обошел стол, придвинул второй стул и сел напротив. Потом снял с пояса кинжал и, перевернув фарфоровую тарелку, стал демонстративно натачивать лезвие о донышко. Хозяин подземной комнатки поморщился, видимо, ему не понравился звук. Он нервно моргнул, облизнул тонкие губы и, кашлянув, спросил:
— Ты кто?
— Я-то? Я людоед, — ответил Гуча, пристально посмотрев в мутные глазки человечка.
— Нет, это я людоед, — глухим голосом пробормотал хозяин сокровищ.
— Да? А я, глупый, думал, что ты — обед. Прихожу, а тут обед сам для себя стол сервирует. Смотри-ка, на беленьких, в цветочек, тарелочках лежать будешь.
— Как лежать?
— А это как положу. После того как отбивную котлету из тебя сделаю.
Людоед испугался. Худые пальцы нервно забегали по столу, расправляя несуществующие складки на скатерти, спина выпрямилась, казалось, он сейчас сорвется и убежит. Серенькие глазки моргали без передышки, а лицо побледнело, хотя, казалось бы, куда больше? Подземный житель и так был бел лицом. Подбородка у мужичка почти не было, лицо непостижимым образом без намека на какой-либо бугорок перетекало в шею. Зато нос компенсировал недостаток — он был большой, длинный и с таким изгибом, что Гуча сравнил людоеда с большой бледной крысой. Скошенный назад череп, низкий лоб и мутные, близко посаженные глазки-бусинки усиливали это сходство до такой степени, что казалось, будто напротив сидит говорящая крыса.
— А почему тебя Лялечка не укусила?
— Лялечка? — Гуча вопросительно поднял одну бровь. — А кто это?
— Змея это моя. — Из-под крысиного носа выползла ласковая улыбка, видно было, что людоед действительно испытывает к кобре нежные чувства. — Я ее так называю ласково — Лялечка. Знаешь, какая она нежная и беззащитная!
— Так ты у нас добрый, оказывается?
— Да.
— Съел я твою Лялечку.
— Как… съел?! — в отчаянии вскричал людоед и, кажется, приготовился заплакать.
— А так и съел — с удовольствием. Сейчас вот тебя буду есть. — Гуча сделал самое зверское лицо, на какое только был способен, и потрогал пальцем лезвие волшебного ножа.
— Съел Лялечку! Съел моего единственного друга. — Людоед всхлипнул и вдруг кинулся на гостя, опрокинув отменно сервированный стол.
Черт был к этому готов и, быстро вскочив со стула, отпрыгнул к двери.
Гуче даже не пришлось ударить людоеда, потому что на этом драка и кончилась. Слабосильный людоед споткнулся о цепь на полу и упал на обломки стола и осколки тарелок.
— Друга, говоришь, съел? Единственного, говоришь? — В голосе черта звучала злость, смешанная с отвращением. Он наступил людоеду на грудь, припечатав его к полу. — А что же у тебя друзей так мало?
— Раньше у меня их много было, — ответил людоед, пытаясь скинуть с груди ногу Гучи, но крепкий сапог не сдвинулся ни на сантиметр, — а потом они кончились.
— Что, всех съел?
— Нет, не всех, а то кто бы приковал меня здесь? — ответил людоед и зарыдал в голос. — Бросили меня гнить в этой норе, цепью приковали, а я к ним всей душой тянулся.
— Так тянулся, что слюной исходил. Всем своим нутром к людям тянулся! В прямом смысле людей любил! Вот уж не думал, что в подземелье на альтруиста наткнусь, — усмехнулся черт. — Приковали, говоришь?
Только после слов людоеда Гуча заметил, что людоед сидит на цепи. Собственно, об нее и споткнулся любитель хорошо покушать. Одним концом цепь крепилась к массивному кольцу на ноге людоеда, а другой намертво был вбит в гранитную стену. Черт пнул рыхлое тело выродка и брезгливо сплюнул. Крысоподобный скулил — непонятно, то ли от боли, то ли кобру оплакивал.
Гуча внимательно осмотрел переплетение цепей. Разобравшись, что к чему, он перерубил волшебным клинком ту, что опускала и поднимала каменную заслонку, навсегда замуровав вход в сокровищницу.
— А ну отползи!
Людоед отполз к левой стене, освобождая проход.
— Жива твоя Лялечка. Хотя, наверное, ты ее тоже съешь, на безрыбье, говорят… — Черт шагнул к двери, но людоед вдруг кинулся к нему, ухватил за ногу и попытался прокусить сапог.
— Дай хоть укусить! — визжал он.
Гуча снова отшвырнул его. Потом поднял меч и спокойно, с отвращением снес злодею голову. Тщательно вытерев лезвие о скатерть, Гуча шагнул за порог, стараясь не смотреть на труп людоеда.
Тоннель вел вверх, подъем был легким и недолгим. Чингачгук вышел в большую пещеру с квадратным люком под потолком. С отверстия спускалась прочная веревочная лестница. Черт перевесил торбу, чтобы ненароком не уронить, и стал быстро взбираться по ней. Он открыл люк — чьи-то сильные руки втащили его наверх.