— Кушай на здоровье, — проворчал призрак. — Мою бы честь кто спас.
— У вас, видимо, большое горе? — спросил ангел и присел рядом.
— Естественно.
— Что же угрожает вашей чести? — поинтересовался Бенедикт.
— Он еще издевается! — вскричал призрак, потрясая цепями.
Ангел отметил, что нервишки у аборигена шалят, и шалят очень сильно, но ничего не сказал, решив, что любое замечание только спровоцирует нервный срыв.
— Ты. Ты меня обесчестил, — выл призрак, — ты лишил меня славы! Ты, рыцарь, навсегда разрушил мою репутацию, и восстановлению она не подлежит!
— Уважаемое привидение, позвольте с вами не согласиться! — возразил Бенедикт. — Все что я сделал — это спросил, где находится туалет. При чем здесь ваша репутация?
— Ты не испугался, — всхлипнул призрак как-то по-особенному жалко. Он снова присел, сгорбился и уткнул туманный подбородок в полупрозрачную ладонь.
— А что, должен был? — Ангел нахмурился, пытаясь сообразить, какие неизвестные ему правила поведения он нарушил.
— Должен! Должен был закричать, завопить, упасть замертво! Ну на худой конец поседел бы, что ли.
— Это вряд ли получилось бы. — Бенедикт сдернул шляпу с фазаньим пером. — Как вы сами видите, мои волосы и без того белые словно снег. И хотел бы вам помочь, да не могу, к сожалению.
Призрак внимательно посмотрел на белые локоны гостя и согласно кивнул.
— Действительно, — проворчал он. — Теперь мне вовек не оправдаться. На моей репутации несмываемое пятно.
— Позвольте, но почему? — Бенедикт никак не мог понять, что же случилось. Он догадывался, что причинил какой-то вред хозяину этих мест, но вот какой именно — это для него оставалось тайной за семью печатями.
— Потому что все меня боятся, — пояснил призрак. — Все. Этот замок раньше был полон народу, но все, включая короля Артура и его храбрых рыцарей, сбежали. Да что там король и рыцари, так, ерунда! Даже их легендарный круглый стол смылся из замка вслед за хозяевами. А теперь будут говорить, что привидение из черного замка потеряло силу.
И призрак снова всхлипнул.
— Не расстраивайтесь так, — попытался утешить его ангел, — ведь этого никто, кроме меня, не знает. А я сюда вряд ли когда-нибудь еще попаду. Я вообще живу в другом мире.
— Я это знаю! — вскричал призрак, взлетая под потолок и увеличиваясь в размерах. — И я этого не забуду. Каждый раз, когда мне придется кого-нибудь пугать, я буду вспоминать этот случай и сомневаться в себе. Я буду бояться, что у меня снова не получится испугать!
И он исчез. Растворился в воздухе, будто его и не было. Бенедикт неопределенно пожал плечами, натянул на ноги носки-скороходы и встал. Стоило только сделать шаг, как носки, мелькая в воздухе помпонами, понесли его вон из замка, едва ли не по воздуху, совсем не касаясь пола.
На краю зелёной равнины виднелась башня. Бенедикт думал о призраке — он чувствовал, что полоса неудач, которая преследует его всю жизнь, продолжается.
Бенедикт думал о призраке — он чувствовал, что полоса неудач, которая преследует его всю жизнь, продолжается. Взять хотя бы это привидение — работал себе, работал, но стоило только столкнуться с ним — Бенедиктом, — как сразу пошли сбои. Короткая встреча — и впервые за триста лет не получилось испугать посетителя! Ангел вспомнил, какое прозвище прилепили ему в Небесной Канцелярии, и поморщился. Это надо же такое выдумать: «концентрированное невезение»!
Следующая мысль, что пришла в голову, повергла ангела сначала в шок, а потом в уныние. Он подумал, что его любимая рискует навсегда стать несчастной, и только потому, что он будет рядом с ней постоянно — и днем, и ночью. Дальше перед глазами влюбленного стали проплывать картины одна страшнее другой.
Вот Медуза, счастливая и ничего о своей судьбе не подозревающая, идет по улице Рубельштадта. Она поет песню, размахивая при ходьбе букетом цветов. Вот он выходит ей навстречу. Она замечает его и радостно бежит, чтобы кинуться к нему на шею, и… с крыши падает кирпич. Прекрасная Медуза лежит на мостовой, а он, Бенедикт, смотрит на ее разбитую голову, не в силах осознать, что его любимой нет в живых.
Вот Медуза пробует сласти во Фрезии. Он с удовольствием наблюдает за ее восторгами. Вот ее белые зубки впиваются в сочный бок персика, и он с умилением смотрит, как глаза любимой расширяются от восторга. Вот она, высунув язычок, лизнула кусочек шербета и, распробовав, съела все. Вот Медуза забрасывает в рот вишенку — и… косточка попадает в дыхательное горло. Он пытается оказать первую помощь, но ему как всегда не везет. И любимая погибает на его глазах.
Вот она в Крепости — стоит на крепостной стене и с восхищением смотрит вокруг. Ее огромные янтарные глаза вбирают в себя красоту открывшегося ее взору пейзажа. Она в восторге хлопает в ладоши — и… часть стены под ней обваливается. Он пытается ухватить любимую за руку, но снова на первый план выступает проклятое невезение, и она пролетает мимо. А он, неудачник, смотрит на груду камней, ставшую обелиском его любви.
Воображение продолжало рисовать ужасы из жизни Горгоны Медузы, естественно, жизни, совместной с ним, Бенедиктом, а ноги, обутые в полосатые носки, продолжали отсчитывать километры.