— Дождались. — Гуча пнул статую и сморщился от боли. Изваяние даже не покачнулось. — Забрел лох.
— Кто?
— А у нас один лох на все Иномирье — Бенедиктушка, ангел наш.
— Не, ты, амиго, не гони. Там, этот… типа, хепи-енд намечался.
— Ну это там хеппи-энд! А у нас, Альберт, хенде хох будет, нутром чую! — Гуча прищурился и подозрительно посмотрел на балкон вверху — казалось, будто кто-то наблюдает за ними. Кто-то не злобный, а, напротив, безразличный и скучающий.
Черт опустил голову — на полу до сих пор были видны следы елочкой, оставленные Бенедиктом. Они вели к гробу. Следов назад Гуча не наблюдал. По крайней мере следов ангела. А вот тонкая цепочка отпечатков маленьких, почти детских ножек, напротив, очень хорошо сохранилась на мягком песке, которым был посыпан пол.
Он посмотрел на Полухайкина — тот, судя по всему, ничего такого не видел. Король с любопытством рассматривал огромные друзы драгоценных кристаллов. Черт хмыкнул — на лице Альберта можно было прочитать все его мысли. Бывший новый русский уже прикидывал, сколько можно выручить за такие сокровища.
— Кино в натуре! — сказал Полухайкин, переводя взгляд на каменную статую Бенедикта.
Бывший новый русский уже прикидывал, сколько можно выручить за такие сокровища.
— Кино в натуре! — сказал Полухайкин, переводя взгляд на каменную статую Бенедикта.
— Точно кино. «Бенедикт капут!» называется, — помрачнел черт. — Мне вот интересно, откуда здесь скульптор взялся?
— А фиг его знает! Этот скульптор, в натуре, реалист. Смотри, амиго, каменщик даже карманы по-натуральному вытесал! О, и любимая мурзилка блондина здесь! — Альберт осторожно достал из каменного кармана книжку в красной обложке. — А че книжка-то настоящая? Типа, для прикола положил?
— Книжка, Альберт Иванович, волшебная, и на нее никакое колдовство не действует. Дай-ка ее сюда. — Гуча взял книгу, рассеянно перелистал и спросил: — Друг Полухайкин, ты с той бабой в гробу ничего не перепутал? Не мог же наш специалист по фольклору так вляпаться.
— Как? — спросил Альберт, озадаченно сморщив низкий, широкий лоб. Если бы он не оставил дома корону, то символ королевской власти снова бы съехал Полухайкину на глаза. Корона постоянно сползала — когда хмурился, то на лоб, а когда удивлялся — на сморщившийся складками затылок.
— Не статуя это, а ангелок наш в образе окаменелости, — просветил его Чингачгук, опуская в бездонную торбу красную книжицу с заклинаниями.
— Шутишь? — Альберт Иванович подошел к изваянию, посмотрел в каменные глаза и недоверчиво спросил: — Точно он или ты надо мной прикалываешься?
— Ни капельки. — Гуче было совсем не до шуток. Он потер шрам на щеке — швы уже сняли, рана заживала и невероятно чесалась. — Так что там с бабой?
— Яблок она обожралась, поэтому кони и кинула, — ответил Альберт и, почесав затылок, добавил: — Но вроде как не совсем, а типа временно.
— Понятно, — кивнул черт. — В коме валялась.
— Ну ее по запарке в гроб и затолкали, а когда лох ее поцеловал, оказалось, что она ничего девчонка.
— Женолюб, чтоб его! — Гуча почувствовал, как его охватывает раздражение, и в сердцах сплюнул. Потом со злостью растер плевок подошвой и вдруг подумал о том, что злится он не на Бенедикта, а на себя. Злится за глупый бой с обезьянами, за то, что это он сам пропустил войну, за то, что не вспомнил о волшебном платке, который сразу бы доставил их к похитителям Мексики. И тогда растяпа ангел был бы цел и невредим.
— Ни фига себе — женолюб! Это как надо любить, чтобы живьем в гроб? — Полухайкин толкнул гроб — прозрачный ящик качнулся, цепи противно заскрипели. — И травануть вдобавок!
— Бенедиктушка наш каменный — женолюб, а не тот, кто девушку отравил. — Гуча посмотрел в счастливые каменные глаза статуи и выругался — на лице истукана было написано такое блаженство, что можно было подумать, будто последние минуты жизни были самыми лучшими.
— Не, я типа не понял!
— Чего ты не понял?
— Обычно на баб столбняк нападает, когда они блондина увидят. Это какой же клевой телкой надо быть, чтоб вот так мужика ошарашить? — Король напрягся, вспоминая всех более или менее красивых девушек, каких довелось наблюдать на обложках журналов в Зелепупинске. Нет, ни одна не могла бы вот так запросто заставить мужика окаменеть.
— А вот это мы сейчас выясним, — сказал черт и поднялся по ступенькам на возвышение, к гробу.
— А вот это мы сейчас выясним, — сказал черт и поднялся по ступенькам на возвышение, к гробу.
За долгие годы беспробудного сна перина примялась и сохранила четкий отпечаток тела. Именно этот отпечаток и подсказал пытливому Гуче разгадку запутанной истории.
— Альберт, посмотри на подушку, видишь?
— Ну, — кивнул тот, разглядывая отпечаток тела. — Я же говорил, что девчонка что надо, фигуристая в натуре, только тощая.
— Я не о натуре, ты на подушку взгляни.
— Ну косичек у нее на голове штук сто было, — сказал Полухайкин, наклонившись, чтобы получше рассмотреть отпечаток головы. — Узбечка, наверное.
— Стильная девочка, ничего не скажешь, только вот не косы это. Это змеи, Альберт. — Гуча провел пальцем по подушке и удовлетворенно хмыкнул, заметив прилипшую чешуйку. — Не обманули. «Женатым помрешь», значит.