— Вот об этом я и говорю. — Гуча помрачнел, нахмурился и продолжил развивать тему: — Ты на рыбалку не ходишь, Самсон уже не вор, а так, спортсмен. Да я сам такой! Питаюсь подошвами, которые Бруня почему-то отбивными называет, и не жужжу.
— Так они точно отбивные, в натуре! Ими почки спокойно отбить можно. — Альберт как-то раз пообедал в Крепости. После этого без своих припасов он зарекся появляться в соседнем государстве.
— Хорошо поесть доводится, только когда платок-самобранка рядом или когда к тебе вот приеду, — пожаловался Гуча.
Самсон между тем закончил раздачу добра, посмотрел по сторонам и, увидев Акаву, расцвел всеми веснушками. Он запустил руку в волосы, тщетно пытаясь привести в порядок рыжие космы. У Акавы этот жест вызвал такой прилив нежности, что она не выдержала и кинулась в объятия супруга. Самсон, счастливый как никогда, обнял жену и подумал, что больше ее от себя не отпустит и сам никуда не уйдет. Тем более что так хорошо устроилось с работой — и воровать можно, и супруге упрекнуть не в чем. Он посмотрел в изумрудные глаза Акавы и потянулся к ней. Акава наклонилась — их губы соединились в поцелуе.
— Смотри, в натуре, помирились уже. — Альберт кивнул в сторону целующейся парочки. — Он все этот, типа французский, репетирует. А мы на блондина наезжали, когда тот учить принялся!
— Ну этот еще за себя постоять сможет, а вот ангелок что будет делать, ума не приложу! — Гуча скривил губы. — Ты видел, какую малышку он подцепил?
— Да я не рассмотрел толком, дочкой любовался.
Только и видел, что змей на голове нет, а то в одной кроватке спят, типа дочку покусают.
— Вот! — вскричал Гуча. — Она в детской кроватке спокойно помещается!
— А что в этом плохого, в натуре? — Альберт пожал могучими плечами и водрузил корону на квадратную макушку. — Не, я че-то не въезжаю, при чем тут этот… типа размер?
— А при том, что чем мельче девица, тем она зловреднее, — прошипел черт.
— Не, все равно не въезжаю, амиго, объясни — почему?
— Да потому, что чем мельче человечек, тем крупнее у него желания. Так сказать, обратно пропорциональны росту. В каком-то из измерений эту сторону характера «комплексом Наполеона» обозвали. А если к маленькому росту еще и социальное ничтожество прилагается по праву рождения в виде отсутствия перспектив, наличия бедности, уродства и прочих факторов, то тут вообще атас! Вот ты. Ты почему в Зелепупинске самым крутым стал?
— Да надоело, что в детдоме все по голове долбили. Хотел отомстить. — Альберт не стал особо распространяться — вспоминать то время не хотелось. С тех пор, как он попал в Иномирье и женился на королеве Марте, Полухайкин жил одним днем, радуясь каждой минуте.
— Вот! Так чем ничтожнее человечек, чем недоступнее для него то самое светлое будущее, о котором утописты толкуют…
— Это что за звери? — спросил бывший новый русский.
Гуча поискал подходящий пример и, вспомнив, в каком измерении раньше жил Альберт и в какую эпоху, привел пример:
— Ну типа Ленин, Маркс и…
— И лиса Алиса, — продолжил ряд Полухайкин, радуясь, что тоже может блеснуть интеллектом. — Она с котом в паре работала, тоже халяву всем предлагали типа деревья с золотыми червонцами вместо листьев.
— Точно, хорошая метафора, — одобрил Гуча. — Так вот, у женщин эта пропорция настолько больше и настолько чаще встречается, что они нам фору в сто очков дадут, и то не догоним!
— Почему, в натуре?
— Потому что у нее не только маленький рост и хрупкое сложение, у нее еще и слабость, и такая ранимость, что удивительно, как она дожила до совершеннолетия. А еще и нежность, и беззащитность полнейшая. И все это на фоне обратной пропорции. То есть желания у нее такие большие, что выполнять их замучаешься. Сама-то она по причине маленького роста и большого ума напрягаться не будет. А зачем ей? Кругом столько тупых мужиков, которые все ее капризы исполнят! И исполняют, чувствуя себя на ее фоне такими крутыми мачо, что сначала на руках ее носят, а потом на шею позволяют сесть.
— Не, амиго, ты этот… как его… феминист, в натуре!
— Чего?!
— Ну который женщин не любит, не помню, каким словом обозвать.
— Женоненавистник, что ли?
— Ну в натуре, такие наезды… Вот у меня Марта тоже роста небольшого, а ничего, послушная.
— Марта из себя никогда беспомощное создание не строила. Да и маленькой ее не назовешь — вон формы какие! И социум ее не обидел — королевская дочка, так что желания ей подавлять не пришлось. Желания, они, только когда их подавляешь, до гигантских размеров вырастают. Вот ты, Альберт. Ты не имел совсем ничего — одежда и та казенная, детдомовская. А желал ведь!
— Конечно.
Я думал: вот вырасту — и у меня будет все! Я, братан, мороженое первый раз попробовал, когда с зоны освободился. Помню, пацаном когда был, все мечтал поесть. А попробовал — и оно мне не понравилось, в натуре! Но купил сразу много.
— Сколько?
— Ну этот… гормолзавод… — Альберт Иванович подождал, пока друг просмеется, потом добавил: — Так и деньги с него потом пошли, типа дальше раскручиваться стал.
— Вот, а если бы ты с детства это мороженое ел, ты стал бы покупать завод?
— Да на фига он мне сдался?