Они вышли из темницы и медленно пошли по темному, сырому коридору.
— Почему? — прошептала Мексика. Они как раз подошли к выходу из подвала, и девочка опасалась, что их могут заметить стражники.
— Он старенький. Ни с кем не общается, — ответила Медуза.
— Тихо! Кажется, кто-то идет.
Они притихли и затаились. Как только солдаты свернули в другой коридор, Мексика быстро провела Медузу Горгону в ту комнату, которую обычно занимала сама, когда ночевала в Крепости.
Это помещение очень отличалось от остальных. Гуча немного поработал волшебным жезлом, и у его любимицы получилась самая красивая спальня в Крепости. Не такая шикарная, как его, но очень уютная и заваленная игрушками. Мексика устраивала в ней беспорядок, пользуясь тем, что строгая мама не видит. Не то пришлось бы ставить каждую вещь на свое место. Марта приучала девочку к порядку, да и устои в Рубельштадте были такие, что утро малышка начинала с уборки.
— Это детская, — сказала она, отбрасывая ногой большой мяч. — Ты есть будешь? У меня с обеда кусок пирога остался.
— Нет, спасибо, у меня аппетит пропал, — вздохнула Медуза и вдруг снова заплакала.
— У тебя случилось большое горе, — посочувствовала Мексика, надкусывая пирог.
— Я влюбилась, — ответила Медуза.
— А что тогда плачешь? Когда влюбляешься, то радоваться надо, а не плакать. — У девочки обо всем было четкое и ясное представление, и многое из того, что делали и говорили взрослые, казалось ей неправильным. Она часто не понимала, из-за чего люди бывают несчастны, сердятся, ссорятся, ведь в жизни все на самом деле очень просто.
— Он меня поцеловал, — снова вздохнула Медуза, утирая слезы.
— Ой, и счастливая же ты, подружка! — Девочка кинулась ей на шею, и громко чмокнула в щеку.
С Медузой такое случилось впервые. Она прижала малышку к груди и плакала, не в силах остановиться. А девочка щебетала:
— Вот если бы меня Аполлоша поцеловал, я бы, наверное, стала птицей от счастья.
— Дело в том, малышка, — освобожденная пленница наконец-то успокоилась, — что я перед этим долго спала. А когда прекрасный юноша поцеловал меня, я ожила.
— Я тоже, как представлю, что Аполлоша когда-нибудь меня поцелует, — оживаю, — сказала девочка и вздохнула, подпирая рукой щечку. — Только Аполлоше сейчас целоваться нельзя, потому что его чесночной настойкой лечат, чтобы вампиром не стал. А как можно целоваться, если от тебя чесноком пахнет?
— И когда вылечат? — Медуза присела рядом с девочкой на цветистый ковер и погладила ее густые черные волосы.
— Полностью — через неделю, но гулять уже завтра разрешили, — ответила Мексика, обнимая большого плюшевого медведя.
— Полностью — через неделю, но гулять уже завтра разрешили, — ответила Мексика, обнимая большого плюшевого медведя.
— Ну это не так долго.
— Так я же сказала, что его чесноком лечат. Пока запах выветрится, я постарею. Ох, так и умру нецелованной! Ладно, я сейчас принесу ведьмину метлу — сядешь на нее и полетишь к своему прекрасному юноше дальше целоваться.
— Он никогда больше не поцелует меня, он окаменел. — И Медуза опять разрыдалась.
— Ну так расколдуй его, — потребовала Мексика.
— Я не умею.
— Пойдем к бабе Гризли, она все умеет, — сказала девочка и, потянув новую подругу за руку, открыла дверь.
Комната ведьмы находилась дальше по коридору. Девочка толкнула дверь и вошла в узкую келью, такую же, как и все остальные в замке. В ней имелась узкая кровать, уродливый столик у маленького, больше похожего на бойницу окошка, на столе кувшин с водой и миска для умывания. И все. Хотя нет, не все — на кровати лежала Гризелла и на все лады проклинала неудобное ложе.
— Бабушка Гризли, — тихонько позвала девочка.
— Кровать узкая, тюфяк камнями набит, кости у меня старые, а тут еще ты. Что надо, озорница?
— Баба Гризли, тут Медуза плачет. Она в прекрасного юношу влюбилась, а он каменный.
— А я здесь при чем? — проворчала ведьма, проклиная себя за то, что решила остаться ночевать в этой «казарме». — Пусть в нормальных мужиков влюбляется.
— При том, что ты его расколдуешь, и Медуза будет с ним целоваться.
— Вот прямо сейчас, среди ночи, и расколдую, — проворчала ведьма, поворачиваясь на другой бок.
Кровать надрывно заскрипела, металлическая сетка прогнулась до пола и вдруг резко приняла нормальное положение, от чего старуху пару раз подкинуло в воздух.
— Баба Гризли, она заплатит. — Девочка хорошо знала, чем можно заинтересовать сварливую старуху.
— Чем? — спросила ведьма, поднимаясь с кровати.
— У меня ничего нет, — прошептала девушка, вытирая слезы.
— Если ничего нет, то и колдовства тоже нет. — Гризелла снова легла и натянула на голову одеяло. Потом, подумав, откинула его и попросила: — Ну-ка, скажи еще раз.
— У меня ничего нет, — повторила Медуза.
— Хороший голосок. Прямо-таки ангельский голосок, — проскрипела старуха и встала с кровати. — Ладно, оживлю я твоего прекрасного юношу в обмен на твой голос. Согласна?
— Согласна, — прошептала девушка.
— Садитесь на метлу, полетим к избушке, здесь у меня с собой ничего для серьезного колдовства нет, — распорядилась ведьма, открывая ставни узенького окошка. — Больно голосок хорош, — проворчала она, поджидая, пока пассажиры рассядутся позади нее, — иначе ни за что бы не потащилась ночью в такую даль.