Наш случай как раз.
Вечер длился и длился; ночь так и не наступила. Только утро, но это уже потом. Много позже.
Проснувшись далеко за полдень, я первым делом рванула к окну, глядеть на погоду. По правде сказать, больше всего на свете меня сейчас занимал вопрос о куртке: можно уже ее надевать? Или еще холодно? Когда предстоит показать себя множеству незнакомых людей, о которых и подумать-то боязно, нужно найти хоть какой-то повод для довольства собой.
По правде сказать, больше всего на свете меня сейчас занимал вопрос о куртке: можно уже ее надевать? Или еще холодно? Когда предстоит показать себя множеству незнакомых людей, о которых и подумать-то боязно, нужно найти хоть какой-то повод для довольства собой. Давно уж заметила: когда я себе нравлюсь, посторонние тоже приходят в восторг от такого зрелища. А вот если я собой недовольна, лучше вообще никому не показываться. Только что в рожу не плюют.
Место гадалки в «Шипе-Тотеке», кстати, тем и нравилось мне, что там я была дома. А значит, можно в долгополой юбке ходить, кружевной шалью укутавшись, острый носок туфли кокетливо демонстрировать восхищенным взорам клиентов, исподтишка любоваться собственным отражением в стекле витрины: ай да Варвара-краса, можешь ведь, когда хочешь! Но по грязным московским улицам в таком виде особо не попрыгаешь, а уж в узких «парадных» туфельках я — добро, если до выхода доковыляю.
Словно бы насмехаясь над моими девичьими проблемами, природа удерживала столбик ртути на отметке «ноль». Кошмар. Был бы мороз, ясно, что без дубленки не обойдешься. А вот если плюс, хоть небольшой, значит, можно рискнуть. А тут ноль. Что делать прикажете?
— Тебе, между прочим, не нужно полчаса топтаться на остановке, или идти пешком к метро, — флегматично заметил мой опекун. — Что ты мучаешься? Я же тебя катать буду. Автомобиль затем и придуман, чтобы нам с тобой тулупы не носить.
А ведь действительно. Но как он догадался?
— Тоже мои мысли читаешь? — вздыхаю.
— Тут, — смеется, — можно и дедуктивным методом обойтись, дорогой мой Ватсон. Что у вас с курткой взаимная любовь сейчас в самом разгаре, это даже совсем уж негодный идиот, вроде меня, не мог не заметить — ты ведь ее оплакивала, когда кафе кирдык пришел. Понятно, что сегодня ты хочешь быть красивой и нарядной, поскольку заранее известно, что на тебя будет глазеть куча незнакомцев. Я и сам в подобной ситуации призадумался бы… Что ты смотришь на меня так удивленно? Думаешь, это сугубо женская задача: хорошо выглядеть? Хорошо выглядеть, Варенька — это ведь вопрос не столько тщеславия, сколько вежливости. Постараться, чтобы других не очень тошнило от моего вида. А если удастся кого-то порадовать — что ж, совсем хорошо.
— Для меня, — вздыхаю, — тщеславие все же как-то актуальнее. Пусть глядят с восхищением, и знать не желаю, кого там от чего тошнит!
Он улыбается. Укоризненно качает головой. Водружает на плиту кофеварку и, приобняв за плечи, подводит меня к окну. Следую за ним на ватных ногах, земли под собой не чуя. Все же это безобразие. Нельзя так размякать от чьих бы то ни было прикосновений. Стыдно, сладко и добром не кончится.
Добром эта история, впрочем, в любом случае, вряд ли кончится.
То-то и оно.
Из окна открывается вид на проезжую часть, блочную девятиэтажку и маленький лоскуток соснового леса, чудом уцелевшего среди новостроек. Желающий заблудиться в этих соснах, подозреваю, по колени провалится в ноздреватый мартовский снег. Но выглядит все равно заманчиво. Будь у меня ботинки понадежнее, я бы еще вчера исследовала эту дивную территорию. А так — отложила до лучших, сухих времен.
— Отсюда не видно, — говорит, — но там, за соснами растет одна моя знакомая яблоня. Мы с нею подружились, кажется, на следующий же день после того, как я сюда переехал. Надо будет вас познакомить, когда она проснется.
— Кто проснется? Яблоня? Ты меня с яблоней хочешь познакомить? — переспрашиваю, стараясь не допустить до лица идиотскую ухмылку.
— Ну да.
Вид у него при этом совершенно серьезный. До смешного.
— Мне кажется, вы с нею друг дружке понравитесь. А ты завяжешь полезное знакомство. Деревья, знаешь ли, такие существа, дружба с которыми как-то исподволь приучает нас всегда быть в хорошей форме. Они ценят в человеке только внутреннее тепло и душевное равновесие. Другие наши качества им совершенно неинтересны. Даже умище мощностью в сто шестьдесят лошадиных ай-кьев. А вот куртки да ботинки оказываются порой чрезвычайно важными вещами: когда человек доволен собой, душевное равновесие как-то само наступает… Это все я к тому говорю, что ты, в общем, совершенно права. Наряжайся как следует. А я тем, временем, кофе постерегу.
— В цепи его закуй, — ворчу. — В кандалы! Тогда уж точно не сбежит.
— Вопрос не в том, чтобы не сбежал. Надо, чтобы закипеть не успел, а только-только начал об этом всерьез подумывать. И тогда — хлоп! — лишаешь его такого шанса. А не ждешь, пока он гейзером к потолку взлетит…
— Это намек?
Я почти обиделась, в первую очередь потому, что сама понимала: мой кофе по сравнению с его шедеврами — гнусные помои. Но рыжий невозмутимо качает головой.