Ага. Вот оно как. Магия малого и среднего бизнеса, значит.
Понимаюсь, ног под собой не чуя, бреду к порогу; головы на шее не чуя, киваю небрежно своему грядущему — дескать, скоро увидимся, куда я денусь. Варя выходит мне навстречу из кофейной комнаты. Следила, надо думать за переговорами. Немудрено, на ее месте я бы тоже следил.
— Ты еще никуда не делся? — спрашивает.
Что, интересно, я могу ей ответить? С одной стороны, дурацкий вопрос: вот он я, здесь, хоть руками трогай, хоть ногами пинай — а что ж, поделом! Но, по большому счету — да, делся. Стою уже по ту сторону нашей общей жизни, по горло увяз в болотном мороке новой судьбы, которая, как ни бегай от нее, все равно ведь поймает и сбудется — с двенадцатым ударом часов, согласно сказочным обычаям.
И как прикажете глупости эти словами человеческими объяснять?!
— Поехали отсюда, — говорю. — Прямо сейчас. Черт с ними, с Юркиными новостями. Без меня как-нибудь разберутся, взрослые люди, по несколько тысяч лет каждому…
— Тем более что он сам всех обзвонил вчера, из аэропорта, перед самым отлетом, — сообщает Варя, путаясь в рукавах своей нарядной куртки. — Ну, то есть, не всех, а только своих учеников. А они всем остальным рассказали.
— И что? — интересуюсь — вполне, впрочем, равнодушно.
— А как ты думаешь?
— На фиг его послали?
Кивает.
Ну да. А чего я, собственно, ждал?
Стоянка XXVII
Знак — Рыбы.
Градусы — 4*17’09″ — 17*08’34″
Названия европейские — Альгарфермут, Альгафальбухар, Альгарфельмукор, Альхрия.
Названия арабские — аль-Фарг аль-Муаххар — «Задний Отток».
Восходящие звезды — альфа и бета Весов.
Магические действия — заговоры на дружбу или ненависть.
Название для истории моей жизни придумано задолго до моего рождения, чужим человеком: «утерянный рай». Пафосно, зато точно. Число раёв, благополучно утерянных мною за короткую, в общем, жизеньку, у меня самой вызывает оторопь. И вот, кажется, сейчас…
Нет.
Не хочу об этом думать. Да и с чего бы, собственно, именно сейчас? Мало ли, с кем и о чем разговаривает сейчас рыжий мой Иерофант. Не так уж часто изменяется жизнь человечья от разговоров. Ну, то есть, бывает, конечно, и моя собственная история наилучшее тому подтверждение, но ведь не каждый же день судьбоносным диалогам случаться, правда?
Неправда.
Мне нет нужды лезть в сумку за карточной колодой, ни к чему гадать, комкая в потных от волнения ладонях глупое свое сердце: я уже предчувствую-знаю-понимаю, как хочешь, так и назови, что… Что? Ну, все, в общем.
Все.
Так даже лучше, когда нет никакой, совсем никакой надежды. Она, зараза такая, делает нас слабыми, нежными, податливыми — хоть сразу в гроб клади, не жалко. А мне сейчас никак нельзя в гроб. Пока не найду на какой-нибудь горе Лао бессмертного старца, который научит меня, как соткать мою детскую мечту, персональную посмертную вечность из сладчайших фрагментов минувшей недели, о гробах и речи быть не может. Что мое, то мое, никому не отдам.
Надежды-то нет, но вот, сижу как на иголках, Капу вполуха слушаю, на прочих и вовсе внимания не обращаю, а ведь, казалось бы, такая компания . Извертелась вся, извелась, подглядывая: что там, в чайной комнате происходит? Не исчезли еще из вещного мира черный ботинок, рыжий чуб, да полосатый свитер? Странно, в общем, что не исчезли: сердце мое утверждает, что все кончено, а прочие органы чувств дружно возражают: дура, вот же он, твой ненаглядный, сидит на стуле, не делся никуда и вряд ли собирается. Чай вон прихлебывает, не подавится. Впрочем, оно и хорошо, что чай, на здоровье. Мне это только на руку. Где это видано, чтобы человек прямо во время чаепития с лица земли исчез?
То-то же.
Он и не исчез. Полчаса спустя примерно и вовсе поднялся со стула, явно вознамерившись покинуть помещение. Я тут же торопливо шепнула Капитолине Аркадьевне: «Сейчас», — и пулей вылетела в холл.
— Ты еще никуда не делся? — спрашиваю.
Идиотский вопрос, конечно. Что, интересно, он может мне ответить? Вот же, стоит человек здесь, в метре от меня, хоть руками трогай, хоть ногами пинай — а что ж, и пнула бы, пожалуй, поделом! Не фиг быть таким хорошим, если способен исчезнуть из моей жизни в любую минуту. При таких склонностях надо притворяться необаятельным злодеем, этаким подонком-неудачником. Понимаю, трудно. Но надо, черт побери, стараться!
А он даже сейчас не старается. Глядит на меня почти удивленно из своего дурацкого, наверняка распрекрасного далека, где мне, чую, не найдется места. Ну и ладно. Пусть не находится. Главное, что он пока тут, рядом. Еще, стало быть, несколько секунд можно любоваться — как минимум. А возможно и дольше. Но на такую роскошь я, признаться, не слишком рассчитываю.
Однако же нет, прощаться со мною никто пока не собирается.
— Поехали отсюда, — говорит. — Прямо сейчас. Черт с ними, с Юркиными новостями. Без меня как-нибудь разберутся, взрослые люди, по несколько тысяч лет каждому…
— Тем более что он сам всех обзвонил вчера, из аэропорта, перед самым отлетом, — вспоминаю. Ну да, Капа ведь мне только об этом и рассказывала, все уши прожужжала, а я, корова, едва слушала. — То есть, — поправляюсь, — не всех, а только своих учеников.
А они остальным рассказали.
— И что? — он спрашивает равнодушно — так, лишь бы разговор поддержать.