— Обойдемся как-нибудь без санитаров, — улыбается моя полузнакомка. — Сейчас вы спать будете, а не с ума сходить. Никуда не денетесь, я вам хорошее лекарство дала. А завтра все станет проще, вот увидите.
Ага. Теперь мы уже на «вы», зато она — именно «она». Ну-ну.
Утомленный размышлениями об этикете, я, наконец, позволил реальности оставить меня в покое. Она, собственно, и сама того же хотела, больно я ей нужен.
Наутро все действительно стало проще, но не сказать, чтобы слишком. Проснувшись, я обнаружил рядом с диваном опустевший стул; теперь на нем никто не сидел, зато стоял поднос, а на подносе — чашка с теплым еще кофе. Сделав глоток горького, ничем не подслащенного напитка, я содрогнулся, зато тут же вспомнил, что сам варю его гораздо лучше. Вспомнить великое множество других подробностей собственной единственной и неповторимой жизни оказалось проще простого, стоило только начать. Зато воспоминания о бесчисленных несбывшихся судьбах свалялись в один огромный, неподъемный пока ком. И аллах с ними, мне бы с текущей картиной бытия разобраться, а наваждения на досуге как-нибудь рассортирую… Или нет?
Там видно будет.
Попытавшись подняться с дивана, я обнаружил, что слаб, как младенец. Встать на ноги мне все же удалось — с третьей попытки. Дошагать до двери на негнущихся ватных ногах, худо бедно, тоже вышло. Я даже туалет почти сразу нашел: квартира хоть и незнакомая, но типовая, двухкомнатная, бывал я в таких и не раз. Несложно разобраться.
Трезво оценив собственные возможности, под душ я не полез, только умылся до пояса, стараясь не забрызгать синий кафельный пол. Натянув свитер на влажное еще тело, кое-как доковылял до кухни. Разжег огонь на плите, отыскал джезву и кофе, даже пластиковую бутыль с питьевой водой обнаружил под столом. Пока варился кофе, я сидел рядышком на табурете, грелся, массировал попеременно ступни, кисти рук и виски — словом, приводил себя в порядок, как мог. В доме, меж тем, не обнаруживалось никаких признаков жизни. Похоже, меня оставили одного в чужой квартире. Впрочем, ладно. Не самое, честно говоря, удивительное событие последней недели. Переживу как-нибудь.
Перелив готовый кофе в чашку, я пополз обратно, к дивану. Рухнул на него, пригубил напиток и понял, что начал понемногу оживать. Не сказать, чтобы так уж успешно, но — хоть как-то. Закрыл глаза, расслабился. Подумал, что надо бы позвонить Варе — я пока довольно смутно понимал, что нас связывает, зато твердо знал, что она меня ждет и волнуется — но не нашел в себе сил подняться. Обозвал себя свиньей и тут же снова уснул, как младенец.
Разбудил меня хлопок входной двери. Проснувшись, я тут же вспомнил, что нахожусь в чужой квартире, и приготовился к встрече с хозяевами дома. Вот номер будет, если они меня не опознают…
Но в комнату вошла вчерашняя женщина в сером свитере. Поглядела на мою чашку, укоризненно покачала головой:
— Вы уже вставали? После давешнего снотворного — ну, даже не знаю, как вы до кухни добрались.
— Так это лекарство так действует? — я, честно говоря, обрадовался. Значит, не так уж плохи мои дела, просто наглотался всякой дряни, с кем не бывает… Пройдет.
— И лекарство тоже. Координация движений к вечеру восстановится, не волнуйтесь. Просто это был единственный способ вас успокоить.
Просто это был единственный способ вас успокоить. Вчера вечером вам еще не следовало углубляться в воспоминания. А сегодня, пожалуй, можно.
— У вас телефон есть? — спрашиваю. — Мне бы домой позвонить…
Кивает, уходит, возвращается с трубкой.
— Звоните, — говорит. — Я не буду вам мешать, подожду на кухне.
Но это не понадобилось. Взяв в руки телефон, я тут же понял, что забыл свой домашний номер, а о мобильном даже и не вспомнил тогда — то есть, о самом факте его существования.
— Звонок отменяется, — вздыхаю. — Это нормально для человека в моей ситуации? Я имею в виду, такой идиотизм…
— Более чем нормально. Удивительно еще, что вы кофе варить не разучились. И меня узнаете… Вы же меня узнали, правда?
— Правда. Сегодня узнал. Вы лекцию мне читали, в чайной комнате… У вас несколько обличий, и одно из них — симпатичный такой дядечка, совладелец «Двери в стене». Обаятельный увалень с замашками ласкового психиатра… Ох, простите, это же, выходит, я о вас говорю? Ну да. Простите, пожалуйста…
— Да помилуйте, что тут прощать? Ничего неприятного вы обо мне не сказали, — улыбается женщина. — Я вон вчера вас «задницей» обозвала, не то на радостях не то с перепугу. Но мне простительно. Хлопот с вами было — не оберешься.
— Могу себе представить… Как мы из подвала-то выбирались?
— Да вот так и выбирались, ножками, — смеется. — Хорошая физическая подготовка, и никакой магии. Вы топать-то вполне могли, только не соображали ничего. Совсем. Мне, грешным делом, померещилось, что и не будете уже соображать. Вот был бы номер! Считается, что накхи с ума не сходят, но у вас были неплохие шансы изменить мои представления о законах природы… Впрочем, поделом мне. Нужно было раньше вас оттуда выручать. Но мне было интересно, сколько вы продержитесь…
Она еще что-то говорит, но глаза мои закрываются. Снотворное продолжает действовать, и это — отличный повод прекратить неприятную беседу. Чем меньше я буду знать и понимать, тем лучше — по крайней мере, пока.