Варя расплывается в улыбке и скрывается в ванной. Все же там щеколда и — об этом я сразу не подумал — зеркало.
А я падаю на тахту, закуриваю и внезапно понимаю, что больше всего на свете сейчас хочу спать. Или хотя бы просто лежать на спине, лицом кверху. Уж, по крайней мере, не по ночным клубам колесить. Встал-то в восемь утра из-за всех этих дурацких хлопот, а лег перед этим хорошо если в четыре… И ведь ничего не попишешь, придется сейчас ехать куда-нибудь в центр, искать симпатичное заведение — остались ли они, симпатичные-то? — высматривать в полутемном зале достойную добычу, чья грядущая бурная жизнь сможет должным образом впечатлить Варю. Лучше бы мужчину, для остроты переживаний. Первый опыт — это в любом деле очень важно.
Михаэль, помню, такую барышню мне подобрал — закачаешься. Влюбчивую и страстную, любительницу танцев, подводного плавания и азартных игр; при всем при том — отравительницу, ловкую, умную, хладнокровную охотницу за наследствами. Ее не только не поймали за руку, даже не заподозрили ни разу. После пятидесяти она решила, что заработала достаточно, поставила крест на своем тайном увлечении ядами, занялась хатха-йогой и юными школьницами. Еще позже пристрастилась к нелегальным полетам в антигравитационном жилете и (в особенности) к безбашенным мальчикам-инструкторам. Умерло это прекрасное чудовище в восемьдесят с лишним лет от избыточной дозы каких-то новомодных стимуляторов. Ничего удивительного: в свой девятнадцатый день рождения она пообещала себе, что непременно станет наркоманкой в глубокой старости, когда уж совсем нечего будет терять, и честно сдержала слово.
Впрочем, это только для меня все события ее жизни — прошедшее время; сама-то героиня моего первого романа пока танцует, ныряет, трахается четырежды в день и планирует первое из доброй дюжины хитроумных убийств. Или даже не планирует еще: всего-то чуть больше года прошло с того дня, когда Михаэль пихнул меня локтем и возбужденно прошептал: «Начнем вот с этой красотки!»
Все у нее еще впереди, несмотря на то, что есть на земле человек, бережно хранящий воспоминания о ее будущем. Изумительные, надо сказать, воспоминания. Так сладко, страшно и стыдно, как в ее шкуре, мне, пожалуй, больше никогда не было — и вряд ли снова будет. А ведь с виду — девочка и девочка, обычная скучающая студентка, вынужденная проводить лето, подрабатывая в курортном захолустье. Мастерски Михаэль ее вычислил, ничего не скажешь!
Ясное дело, после такой охоты все пошло как по маслу, никаких дополнительных уговоров не потребовалось.
Вот и мне сейчас придется как следует постараться — не для себя, для Вареньки. Чтобы сразу поняла, почем фунт лиха, изюма и прованского масла, заодно.
Обдумав это, я яростно, с хрустом зевнул. Мысли о предстоящей ловле человеков не возбуждали меня совершенно. Вот если бы напороться на потенциального Спящего, примерно за четверть часа до начала летаргического оцепенения… И какой, спрашивается, смысл во всей этой нашей хитроумной магии, если никак невозможно человеку обрести при жизни могущество, позволяющее спать столько, сколько требуется, причем каждый день, а не от случая к случаю?..
Ох.
Надо бы все же как-то взбодриться, что ли.
Недолго думая, открываю кран — тот, что с синей нашлепкой. Снимаю носки, поочередно задираю ноги, подставляю ступни под ледяную струю. Неприятно, что и говорить. Зато эффективно. Не то что этот ваш хваленый кофе — напиток, бесспорно, вкусный, но для длительных бдений почти бесполезный.
К тому моменту, как Варя, при полном параде, покинула ванную, я уже был в порядке. И проснулся, и глаза обратно в орбиты вернул, даже носки успел надеть. И ботинки. Чего тянуть, действительно?
— Готова? — спрашиваю. — Поехали. Карты только с собой возьми.
— Зачем?
— Пригодятся, — обещаю.
— Лишь бы без взрыва обошлось, — вздыхает Варя, роясь в сумке.
— Только, — говорит она в машине, — ты учти, я все же не совсем палестинский беженец. Не нужно там, куда мы приедем, за меня платить. Деньги у меня какие-то есть пока, а в понедельник, по моим расчетам, еще приплывут. А если ты меня и сейчас будешь за свой счет выгуливать, я застесняюсь, и на все стану говорить: «Не хочу», — даже если захочу. Тем более что ужин я, по правде говоря, так и не отработала. И вряд ли в ближайшее время решусь: а ну как снова что-нибудь взорвется? Но теперь меня мучает совесть.
— Дело хозяйское, — соглашаюсь. — А чтобы совесть не мучила, можешь нынче ночью взять меня на содержание. Угостишь каким-нибудь молочным коктейлем — больше мне все равно ничего нельзя за рулем-то… Тебе, впрочем, тоже не до того будет, имей в виду. Разве только потом, на закуску.
— Договорились, — радуется Варя. — А вот знаешь что? Скажи-ка мне дату своего рождения, если это не очень страшная тайна. Хоть Аркан твоей судьбы вычислю, что ли. Интересно. Да и полезно бывает такое знать…
Да уж, пожалуй. Сказать ей, что ли правду? А почему, собственно, нет?
— Двадцать второе февраля.
— А год?
— Шестьдесят пятый.
— Правда, что ли? — изумляется. — Думала, ты младше.
— Образ жизни такой, — ухмыляюсь. — Вечная молодость, и что там еще нашему брату Фаусту полагается… Ну и что там у меня за Аркан судьбы?