А оно вон как, оказывается. Даже вечером, в машине, пока ехали в Замоскворечье, щебетали беззаботно, как ученые щеглы. Восторгались, что закаты стали поздними, прохожие сменили дубленки на пестрые куртки, а лужи были, есть и остаются мокрыми, заморозков нет, и не предвидится. Ничего более оптимистического, чем болтовня о погоде по весне и вообразить не могу. Словно бы впереди — не летняя жара а, как минимум, начало новой Золотой Эры, когда люди побратаются с духами стихий, и тут же выяснится что грустить, стареть и умирать больше не надо, все это неактуально уже, немодно, пережитки прошлого, тяжелое, но легко преодолимое наследие старого режима…
Варенька на сей раз влетела в кафе впереди меня, тут же угодила в объятия Капитолины Аркадьевны и, кажется, окончательно уверовала в повсеместное установление всеобщей гармонии. Ну да, у Капы в охапке во что только не уверуешь.
Я стоял на пороге кофейной комнаты, наслаждаясь этим умилительным зрелищем и впервые всерьез призадумавшись: пересказывать ли Юркины новости, вместе с комментариями Михаэля, или оставить все как есть? Решил вытащить из кармана монетку, наугад: ляжет на ладонь орлом вверх — расскажу, решкой — промолчу пока. Но вместо заветной монетки в кармане оказалась расплющенная в блин пивная пробка, а на мое плечо легла чья-то легкая рука.
Я обернулся. Сперва удивился: с какой стати этот незнакомец обниматься лезет? А потом узнал его и удивился еще больше. Как же, как же, дядечка из чайного зала, тот, что неделю назад с таким интересом на нас таращился. Неужели решил напрямик спросить: «А где тут записывают в масоны?» — и начать именно с меня. Неужто у меня такой начальственный вид? Вовек не поверю…
Он приветливо улыбается, прикладывает палец к губам.
— Вообще-то сегодня я — дама в сером, — объявляет. — Притворяться изо дня в день одним и тем же эпизодическим персонажем — это не по мне. Просто захотел, чтобы вы меня узнали. А теперь дама в сером приглашает вас на чашку чая. Надеюсь, вы истинный джентльмен, и ей не придется услышать отказ…
Моргнув от удивления, понимаю, что передо мной, и правда, стоит дама. Женщина с коротко стриженными пепельными волосами, в сером свитере и бледных, вытертых джинсах. Возраст ее, кажется, скачет, как блоха, между отметками «20» и «40». Причем, насколько мне известно, люди обычно молодеют, когда улыбаются, а эта — наоборот, чем серьезнее, тем моложе выглядит. Нахмурится — вообще ребенок. А улыбка у нее, как у очень взрослого человека. Хорошо хоть не старушечья.
— Посидите со мной полчасика, — говорит. — Я видела, вы не один пришли, да и тут у вас большая компания, но надо бы поговорить.
И так уже несколько раз откладывала, ждала чего-то… Впрочем, все к лучшему.
Она, в общем-то, могла бы и не стараться. Заглянув в ее пасмурно-серые глаза, я вдруг понял: вот он, поворот колеса судьбы, предсказанный Варенькой. Не знаю пока, чего хочет от меня эта дама, но чую: игра началась. И я, как честная фишка, должен занять свое место на зеленом сукне.
Накхи из кофейной комнаты провожают меня недоуменными взглядами, зато Варя вовсе не смотрит в мою сторону. Не то просто профукала роковой момент, не то справедливо рассудила, что отчаянный взгляд напоследок недорого стоит. То ли дело веселый, лукавый взор из-за плеча, напредпоследок , дарованный в тот миг, когда о сверхценности его никто не подозревал, а потому и вышло так хорошо, хоть навеки замуруй себя в этом мгновении, согласно Варенькиной наивной детской теории, которая, конечно, глупость, но будь я демиургом, непременно даровал бы своим созданиям такую возможность — больно уж хороша!
Мне до сих пор казалось, что я очень люблю чай, ничуть не меньше, чем кофе, а теперь, гляди-ка, глотка не могу сделать. То есть, это я второй глоток сделать не могу: первого с головой хватило. Вроде бы, качественный, вкусный напиток, а — нет, не могу, тошно. Мне бы кофе, что ли, сейчас, в порядке исключения… Но исключений тут ни для кого не делают. Возможно, специально такое правило заранее придумали, чтобы меня сегодня помучить. А завтра с утра отменят его, как ни в чем не бывало.
Пока же я сижу как дурак над своей полной чашей, томлюсь жаждой — вряд ли духовного свойства. Закурить, что ли, разнообразия ради?
— Если вы не возражаете, начну с небольшого исторического экскурса, — говорит дама в сером. — Не волнуйтесь, я очень коротко расскажу. Начну с того, что искусство многократного использования чужих судеб для получения индивидуального опыта то ли было изобретено в глубокой древности, то ли и вовсе появилось прежде, чем на земле принялись хозяйничать люди. Последняя версия кажется мне вполне правдоподобной: не только человеческая рука может начертить Знак, годится все что угодно — хотя бы и хвост… Но это сугубо теоретический вопрос, ответа на него не существует, да и не нужен он нам с вами, по правде говоря… Зато доподлинно известно, что поначалу это искусство применялось вовсе не для развлечения. У практикующих накхов были иные, куда более внятные задачи. Тут ведь такое дело: все, или почти все существовавшие в древности эзотерические практики подразумевали, что неофит должен начинать обучение сызмальства, дабы не терять драгоценное время и, что не менее важно, не нахвататься в миру дурных привычек. А то потом выбивай из него мамины-папины повадки до старости лет… Теперь уж не то.