Жалобная книга

Хватит уж, наистекалась. Не хочу больше.

— Чем ты занимаешься, мать? — спрашиваю себя вслух. — Что за дурью ты маешься, Варвара Георгиевна? Охмурили тебя ксендзы, право слово. Один рыжий ксендз и его дружок, Бархатный-Голос-В-Телефонной-Трубке, немецкий, прости господи, оккупант твоей бедной головы. Тебе это, как я погляжу, нравится? Нравится да. Тем, собственно, хуже.

Говорю себе: «хуже», — а сама довольная, как кошка, перемазавшаяся в сметане. Перемазалась на совесть старательно, теперь долго еще можно будет облизываться, даже если крынку унесут.

А ведь крынку, между прочим, унесут. И, думается мне, очень скоро. Не может такого быть, чтобы вот эта невероятная крынка — мало того, что мне одной, да еще и надолго. Да и непорядки у нас там, в крынке, творятся, судя по давешним телефонным переговорам. Страсти сплошные в этой прекрасной крынке, того гляди, взорвется в моих руках.

Но пока ничего не взрывается, пока пальцы мои лишь расчерчены для игры, а сама игра, надеюсь, откладывается. А то, глядишь, и вовсе отменится дурацкая эта игра, и наконец-то начнется жизнь. Просто вот — жизнь. Но хорошая какая-нибудь. Такая, чтобы мне была по душе, по телу, по росту. Такая, чтобы — мне.

— Господи, Варенька, ты еще и хирологией балуешься? Мало тебе эзотерических приключений на крошечную твою задницу?

«Ксендз» мой легок на помине, как и положено блаженным. Я-то думала, надолго в комнате засел. То ли с мыслями собирается, то ли, напротив разбирается с ними, не знаю уж, как там у него в башке этой прекрасной рыжей все устроено…

— И «логией», и «мантией», и прочей ерундой, лишь бы с приставкой «хер», — огрызаюсь почти машинально. — А ну-ка, кстати, покажи свои лапы. Я как-то внимания не обращала, что у тебя там творится. А то ты себе все краткий век пророчишь — вдруг врешь?

Укоризненно качает лохматой своей головой, но руки протягивает.

— Хорошо, если вру…

Гляжу, глазам своим не верю. Такого я вообразить не могла.

Левая ладонь гладкая, как у восковой фигуры. Нет там ничего, ни единой линии. Младенческая щека может так выглядеть, но уж никак не рука взрослого человека.

Инопланетянин. Как пить дать. А я-то думаю: откуда такой хороший взялся?..

Зато правая ладонь разрисована так, словно служила черновиком доброй дюжине небесных чертежников, которые проверяли на ней свои лекала.

А я-то думаю: откуда такой хороший взялся?..

Зато правая ладонь разрисована так, словно служила черновиком доброй дюжине небесных чертежников, которые проверяли на ней свои лекала. Одних только линий жизни пару десятков, не меньше. Короткие и длинные, прямые и извилистые, глубокие и едва заметные, они переплелись в какой-то пестрый, диковинный жгут. Черт знает что, а не рука. Увидеть и умереть. Конец науки хиромантии, и без того на сегодняшний день задрипанной.

— Я же говорил тебе, что своей жизни у меня нет, — ухмыляется этот монстр. — Зато чужих немеряно. Правду говорил, как видишь. А чего ты хотела?

Да ничего я не хотела. Так, полюбопытствовала, на свою голову.

— Стихи — спрашиваю, — помнишь: «Нет, весь я не умру…»? Про тебя стихи, имей в виду. Свои ли, чужие ли, а две линии у тебя вовсе за пределы ладони вылезают беспардонно. Впервые вижу настоящего кандидата в бессмертные. Для полной гарантии, конечно, хорошо бы и на левой ладошке такой рисунок повторить, но там Небесная Корова языком все слизнула. Сладко ей было, думаю… У тебя всегда такие руки были?

Пожимает плечами.

— С некоторых пор.

— Ты так никогда и не расскажешь мне о себе, — вздыхаю.

— Думаешь, есть, что рассказывать? Первая часть моей истории довольно скучная — все как у всех, более или менее, — зато вторая не переводится на язык слов 26 . Поначалу я просто жил да был, как умел; умел плохо, а потому сам себе надоел чрезвычайно. С утра до ночи молил небеса о перемене участи. При этом, как ты понимаешь, не мог толком сформулировать, что именно требуется поменять. Ну вот, и вымолил себе, в итоге, не пойми что… Сперва мелкие чудеса начались, все больше приятные, да забавные, потом вся эта пушистая мелочь выросла, как водится, в мохнатых саблезубых тигров, а я все слонялся вокруг да около собственной тени, читал по складам знаки судьбы, старался следовать им, по мере сил. Все это продолжалось, пока меня не занесло в настоящий зачарованный замок, как какого-нибудь сказочного царевича, ей-богу… Там я, собственно, и свихнулся окончательно, поскольку живым людям сказочными персонажами лучше бы не становиться. Иногда думаю: может, я до сих пор стою там перед волшебным зеркалом, наслаждаюсь многообразием своих несбывшихся судеб, содрогаюсь, предчувствуя скорый конец всех историй сразу?.. Да нет, кажется, все же на кухне сижу, рядом с тобой. И это — хорошая новость.

В ответ я кладу руку ему на плечо. Ласковый и, одновременно покровительственный жест. Не все же мне «деточкой» быть. Сегодня, судя по всему, его очередь.

— Расскажи про «зачарованный замок», — прошу, привлекая его к себе. — Михаэль там тебя нашел?

Мотает головой.

— Михаэль появился немного позже. Примерно час спустя, собственно говоря. Как раз вовремя, чтобы отвлечь меня от необходимости помнить обо всем, что случилось, и пытаться это понять. Возможность погрузиться в чужое бытие, как ты сама теперь понимаешь, наилучший способ «закосить» от повинности заниматься собственными делами. Увязнуть по уши в какой-то дурацкой прикладной метафизике, чтобы сохранить остатки вменяемости — о да, это как раз про меня! Анекдот просто… Варенька, милая, ты пойми: я бы и сам рад рассказать про замок и зеркало, про старика-невидимку и связку его ключей; я бы очень хотел показать тебе тайную изнанку всякого моего жеста, да только ничего не выйдет, пожалуй. Даже сказки путёвой не сложу из обрывков воспоминаний. Это ведь, знаешь, больше всего похоже на сон, который утрачивает связность и смысл сразу после пробуждения, но в памяти остается надолго.

До тех пор, пока новый, еще менее внятный, еще более тревожный, сон не случится, по ходу которого, помимо прочего, будет объявлено, что все предыдущие чудесные видения следует считать недействительными… Ты же переводила первый роман Михаэля, да? Тогда ты поймешь: последние несколько лет моей жизни — бесконечный развлекательный тур по судьбокресткам 27 . Не было им числа… Правда, правда.

— «Судьбокресток»? — повторяю, не понимая, о чем речь.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135