— Может, истек, а может, нет, — ухмыльнулся Глинт. — Может, его там вовсе не было.
— Был! — Сжав огромный кулак, Птоз рубанул им воздух. — Был, корень хрза тебе в глотку! А сын его, мой прадед, бросил керагитов и перебрался в Лиловые Долины! И каждому о том известно!
— Был там Криба, и с этим никто не спорит. — Одарив толстяка суровым взглядом, Дарт потянулся к миске. — А чешуйчатых, значит, не было? Не поспели?
Джеб кивнул.
— Зато теперь поспеют, брат! Еще как поспеют! Немалое войско, говоришь? Ну, фря!.
. — Он присосался к кувшину, отхлебнул, вытер губы полой туники и добавил: — Представь, залез ты в дыру и — хвала Элейхо! — уцелел. Вылез, а у дыры — ни хвостатых, ни бесхвостых, ни ушастых! Все лежат топталками вверх, а кругом одни чешуйчатые да трехглазые… И что ты, брат, станешь делать?
Дарт счел последний вопрос риторическим, но поинтересовался:
— Ушастые — кто такие?
— Джолты, — пробасил великан. — Не попадались прежде? Вон, погляди! — Птоз швырнул печеный плод в длинноухих, но промахнулся. В ответ полетела рыбья кость, угодившая Дарту в затылок. Он сделал вид, что ничего не случилось, отодвинул опустевшую миску, погладил живот и сообщил:
— Много хак-капа — хорошо!
— Ты это, фря, о чем?
Дарт скосил глаза на миску, напоминавшую ладью.
— Хак-капа — плавающее мясо. Тебе, Джеб, приходилось слышать о криби? Здоровые такие, волосатые, живут за рекой и жрут зазевавшихся путников… Они для них — хак-капа!
Внезапно Птоз побагровел, жилы на его шее вздулись, и великан с подозрением уставился на Дарта.
— Что ты имеешь против крибов, брат?
— Ничего. Ровным счетом ничего. Они мне даже симпатичны. Был у меня приятель-криби, большой разумник, вождь… Ну, вылитый ты!
Птоз скрипнул зубами и начал приподниматься, но Глинт всей тушей навалился на него и загудел что-то успокоительное. Джеб зашептал Дарту в ухо:
— Ты, фря, полегче… ты крибов, брат, не поминай… про Птоза и так болтают, будто мамаша его под крибом полежала… а он, как выпьет — бешеный!.. ну а мы… мы что ж… мы брата не оставим… только своих не бьем… и ты своих не задевай, не трогай… охота, фря, кого поддеть и кулаками помахать — так вон, расселись под навесом!..
— Я — человек мирный, но за друзей стою горой, — заметил Дарт и поднял кувшин. — Выпьем и не будем ссориться. Мы ведь маргары! Один за всех, и все — за одного!
— Хорошо сказано, фря! Выпьем, только не мед, а кое-что покрепче! — Джеб пошарил под седалищем, извлек объемистую плоскую флягу и многозначительно округлил глаза: — Тьо, пойло хвостатых… Одолеем, братья?
— Одолеем! — рыкнул Птоз, позабывший при виде фляги обо всех обидах. — Одолеем! Или мы не маргары? — Он повернулся к хозяину. — Кази, чтоб тебя пожрал туман Элейхо! Тащи кружки! Самые большие!
Кружки оказались глиняными, приличного веса и объема. Дарт поднял свою и провозгласил:
— За наше славное братство!
— За дыры, в которых мы не сдохнем! — откликнулся Глинт.
— За зерна бхо, которых не найдем! — поддержал Джеб.
— И за отрезанную ногу Крибы, моего предка! — добавил Птоз.
— За ногу — непременно, но в другой раз, — пообещал толстяк.
Они выпили, и Дарт принялся расспрашивать Джеба, самого словоохотливого, о заповеданном предками — про ловушки и западни, ядовитый туман и струи жгучей жидкости, про бхо-охранников с длинными гибкими щупальцами, лучевые завесы и сети, про фантомы, маячившие у ложных проходов, что вели к тупикам, про смертоносные лазерные вертушки и колодцы, в которых бросало то вверх, то вниз, пока мозги не закипали в голове.
Джеб ерзал, подпрыгивал, жмурился, отхлебывал из кружки и добросовестно вспоминал, а Глинт и Птоз то возражали, то подсказывали — видно, им льстило, что маргар из дальних краев не брезгует их наследственным опытом. Фляга была еще не допита, а Дарт уже выяснил, что Темные не собирались убивать ни умников, ни дураков, ни храбрецов, ни трусов — собственно, никого, за исключением упорных и настырных. Он с легкостью ранжировал все их ловушки по смертоносности, сообразив, что ближние ко входу играли роль превентивных защитных устройств, никак не угрожавших жизни. Над шахтой обычно курилось зловонное облако газа, очень тяжелого и простиравшегося вниз на сотню и более шагов; газ вызывал рвоту, но этот слой удавалось преодолеть, окутав лицо мокрым полотнищем. Затем шли миражи, направлявшие в колодцы-трясунчики и кольцевые замкнутые галереи, в щупальца бхо и под ливни жидкого субстрата, причинявшего страшную боль, но не оставляющего никаких следов на коже; справиться с этими сюрпризами было потрудней, однако путь назад всегда оставался открытым. Упрямцев же, не хотевших отступиться, ждали серьезные неприятности: огненный бич, резавший пальцы и конечности, а напоследок — коридор с сетями и вертушками. То, что оставалось после этих смельчаков, можно было сразу складывать в погребальные орехи.
— …туман не стоит жабьей мочи, — бормотал захмелевший Джеб. — Жрать, конечно, нельзя — вывернет! — а лучше пить. С питья похрипишь, покашляешь — и что? А ничего… Дождик, тот хуже… дождик, фря, к глазам не допускай — гляделки выльет… Ну, на этот случай маска есть со всякими затычками… чтоб в задницу, значит, не попало или там в ноздрю… А когда будешь по веревке спускаться, держи наготове топорик, хваталки обрубать… Тага, дед мой, говорил, хваталки бывают или когтистые, или липучие… вцепятся, фря, не отдерешь…