— А! Вот ты о чем! — Поигрывая джелфейром, свисавшим с морщинистой шеи, Нарата принялся мерить шагами дворик от одной арки до другой. — Я не понял, о каких поясах ты говоришь и почему в них надо одевать ни в чем не виноватых женщин, но это не столь уж важные подробности. В наших краях женщины любят цветы и ожерелья, в твоих — такие пояса, но всюду и везде мечтают быть красивыми и молодыми.
И не торопятся в погребальный орех… В этом, сын мой, ты, конечно, прав. — Словно подтверждая сказанное, старик хлопнул ладонью по стволу туи и хитро прищурился на собеседника. — Ты знаешь, что молодые женщины, прежде не имевшие детей, могут зачать только в синее время?
Дарт кивнул.
— По милости Элейхо, это так.
— Элейхо в том не виноват, сын мой, ибо мир наш сотворен не им самим, а его Детьми. И сотворен он так, что женщина может в первый раз зачать, когда ее тело тяжелеет, а с неба, покрытого тучами, льются дожди. Дожди, я думаю, ни при чем, а вот тяжесть… — Старик остановился, сорвал с дерева туи увядший лист и бросил на бугристую спину бхо. Лист исчез, словно его всосали невидимым ртом. — Так вот, женщина приносит первое дитя, и второе зачатие идет быстрей и легче. Много быстрей и легче! С конца зеленого времени до начала красного… Понимаешь?
Дарт снова кивнул. Слова Нерис звучали в его в ушах: «У меня еще не было детей, ни одного! Как я могу понести в другое время, кроме синего? Я ведь не самка тьяни и не откладываю яиц!» «Интересно, — подумал он, — а как это бывает у самок тьяни?»
— Женщин, родивших дважды, мы называем койну-таа, что значит «исполнившая долг». Для них всякое соитие с мужчиной ведет к тягости, причем в любое время, кроме желтого. Койну могут выносить еще десять или двадцать детей, но срок, пока зародыш новой жизни зреет в материнском чреве, не мал и составляет двести тридцать циклов. Все это время женщина не может дарить радость ни себе, ни своим мужчинам. А это значит…
Религиозный запрет?.. или что-то другое?.. — мелькнуло у Дарта в голове. Он прочистил горло, и шир-до, прервав свою речь, повернулся к нему.
— Ты что-то хотел спросить?
— Да, монсеньор. Не касаться женщин, которые в тягости, — это обычай? Таковы законы в ваших краях?
Единственный глаз старика широко раскрылся. Как он глядел… Неприятное чувство кольнуло Дарта — так смотрят на сумасшедшего.
— Обычай? Законы? Хмм… Нет, сын мой, этого я бы не стал утверждать. Просто… хмм… сужение канала в… в одном важнейшем органе… — Он лукаво подмигнул. — Бывает на пятый-седьмой цикл после зачатия, и тут уж ничего не сделаешь! Ровным счетом ничего, к великому горю мужчин!.. Ну, ты понимаешь, о чем я говорю?
Дарт тоже подмигнул, демонстрируя полную солидарность. Ночные часы, проведенные с Нерис, были свидетельством тому, что секс для рами значит отнюдь не меньше, чем для людей Анхаба и Земли. Это вело к заблуждению; казалось, стоны страсти подтверждают, что их последствия точно такие, как на Земле, а если не такие, то очень и очень схожие. Глупая ошибка! В смысле физиологии рами не походили на землян и на анхабов, способных копировать земное тело, и кое о каких отличиях Дарт мог бы догадаться раньше — тут не ведали о месячном женском цикле, так же как о понятии невинности.
Старик кривил губы, поглядывал на него с усмешкой.
— Вот видишь, сын мой, все довольно просто… Женщины имеют право выбора: или принесешь двоих и будешь отворять врата в желтый период — столько, сколько захочется; или принесешь многих, но врата останутся замкнуты. Выбор между меньшим и большим числом потомков, между наслаждением и долгой жизнью… И надо признаться, жизнью безрадостной, ибо кому нужна женщина, что двести тридцать циклов пребывает в тягости и отворяет врата не ради мужчины и будущих своих детей, а лишь затем, чтобы сохранить молодость и красоту? — Он помолчал и добавил: — Есть, правда, и такие…
Так регулируется численность, понял Дарт.
Не законом, запретом или обычаем, а выбором своей судьбы — в тех рамках, какие определила природа. Или Ушедшие Во Тьму? Вполне возможно, этот механизм размножения был спроектирован ими; возможно, им удавалось изменять чужую плоть с тем же искусством, как анхабам — собственную… Такой вариант не исключался; Темные были древней мудрой расой и, несомненно, во многом превзошли анхабов.
— Женщины делают правильный выбор, ибо счастье дороже молодости и красоты, — задумчиво произнес Нарата. — Конечно, я говорю о простых женщинах… Ширы — исключение…
— А что ты можешь сказать о них?
— Лишь то, что дар их редок и безмерно ценен. Шира рожает и рожает, чтобы продлить свою жизнь, и у одной или двух ее дочерей могут проявиться способности… а могут и не проявиться. — Он пристально уставился в землю и произнес: — Запомни, маргар, ширы соединяют нас с Предвечным, и потому им дозволено многое… и многое прощается…
Дарт выдавил усмешку.
— К примеру, выцарапанный глаз?
Шир-до усмехнулся в ответ.
— Если не отклоняться от истины, сын мой, с глазом случилась другая история. Когда вернешься, расскажу.
— Если вернусь, — уточнил Дарт. Зверек на его коленях встрепенулся, что-то просвистел сквозь сон и царапнул палец острым коготком. Небо чуть потемнело; порыв ветра, пролетевшего над двориком, всколыхнул занавес в нише хранилища и багряные листья туи. Дарту почудилось, что дерево что-то шепчет ему, но голос листвы был слишком тих и неразборчив.