Нарата вздохнул, направился к нише, скрытой циновкой, и приподнял ее.
— Видишь этот ларец? Когда-то, в давние времена, он был наполнен… Сейчас в нем два десятка зерен — копатели, носильщики и бесполезный бхо, дарующий сны наяву… Не вещие сны, как посланные Элейхо, а те, в которых словно летишь над землей и видишь ее с высоты.
Зачем он нам? — Старик снова вздохнул и добавил: — Тири, правда, очень ценят такие бхо… они, знаешь ли, любопытны…
— А что ценят тьяни? Только кормильцев?
— Нет. Тьяни — странные создания, не знающие радостей любви, ни гнева, ни печали, и даже боль они ощущают слабее, чем остальные роо. Они бесстрастны, не боятся смерти, но достаточно умны, чтоб сознавать свою ущербность… Я бы сказал, она их гнетет — хотя кто разбирается в чувствах тьяни? Они способны убивать и мучить без ненависти и с холодным сердцем… скорее всего даже не ведая, что творят… — Лицо Нараты помрачнело — должно быть, он думал сейчас о погибших даннитах и спутниках Нерис, которым не удалось добраться в Лиловые Долины. — Так вот, сын мой: есть бхо, преобразующее сущность и позволяющее стать на время зверем, или обитателем вод, или другим разумным существом, как бы превратиться в них и испытать их чувства. Сомневаюсь, понятны ли мои слова, но лучше мне не объяснить… Сам я никогда не видел такого чуда, но знаю: ради него тьяни готовы вырезать все население Долин.
«Ментальный проектор, — подумал Дарт. — Что-то вроде анхабских устройств, считывающих воспоминания…» Он опустил глаза, прижался спиной к стене, вслушиваясь в хрипловатый голос старца, перечислявшего другие бхо — те, что могли летать и плавать, двигать плоты и корабли, приближать далекое, делать видимым малое, исцелять, наделять ощущением счастья и даже мыслить и говорить. Одни встречались чаще, другие — реже, а третьих не видели никогда, но вспоминали о них как о реальности, о существах, служивших Детям Элейхо и спрятанных до поры до времени в еще не найденных тайниках. Вопросы «для чего?» и «почему?» граничили со святотатством; такова была воля Ушедших, непостижимая для роо. Но раз тайники удавалось найти, значит, существовал какой-то смысл в поисках, и в объяснении Нараты звучал он так: когда нет зерен бхо, то можно обойтись без них, но коль они есть, то возникает желание обладать ими — сильное неодолимое желание, ибо в чем-то они делают роо счастливее. Эта причина являлась общей, хоть разные бхо обладали для населяющих Диск народов разной притягательностью.
Когда старик закончил свой рассказ, небо потемнело, а тяжесть в членах, ставшая уже привычной, возвестила наступление вечера. Листья туи выглядели уже не багряными, а черными, старый бхо-кормилец распластался у древесных корней, словно готовясь прыгнуть в зев колодца, голос Нараты казался глуше, слова падали медленней, как падают первые редкие капли дождя, — видимо, шир-до устал. Брокат проснулся, вскарабкался Дарту на шею, но не за тем, чтобы поужинать, а чтобы пуститься в полет с возвышенного места. Сырой, напитанный влагой воздух ему не нравился; он пискнул, метнулся под арку и, трепеща крыльями, исчез в темноте. Старик проводил его взглядом.
— Почти разумная тварь… А знаешь почему? Предки его были бхо, огромными летающими бхо, и понимали человеческую речь. Об этом уже не помнят, но я читал древние хроники… Дети Элейхо спрятали зерна, но слуг своих уничтожать не стали, ибо живое — даже живое наполовину — было для них священным. И бхо жили среди нас и умирали или приспосабливались к жизни — те из них, кто мог давать потомство. Тем или иным способом, и временами очень непонятным… Одни могли делиться, другие — разбрасывать семена и прорастать в земле, как это делают деревья…
Дарт, пораженный, приподнялся.
— И где эти бхо теперь?
— Вокруг нас, и ты их видел, сын мой. Водяные черви, очистительный туман, деревья смерти и кое-что еще — туи, например, — ладонь Нараты коснулась древесного ствола.
— И где эти бхо теперь?
— Вокруг нас, и ты их видел, сын мой. Водяные черви, очистительный туман, деревья смерти и кое-что еще — туи, например, — ладонь Нараты коснулась древесного ствола. — Бхо, с которым можно говорить, которое передает твои слова другим деревьям, и многие их слышат — или как невнятный шепот, или вполне отчетливо.
— Я тоже могу услышать? — спросил Дарт. — Или этому нужно учиться?
— Нет. Надо помнить лишь об одном — не прикасаться к дереву вместе с другим существом. Не знаю, что делает туи… пробуждает память, соединяет разумы… не знаю! Но на больших расстояниях это безвредно, а на малых грозит бедой. Чаще тому, кто не привык говорить с туи.
— Да, я слышал. Дочь твоя предупреждала.
— Тогда ты знаешь все, что нужно, и можешь попытаться. — Отступив от дерева, Нарата шагнул к арке, ведущей к жилым комнатам. — Прости, но я утомился и должен прилечь. Вам, молодым, синее время дарит радость, а мне — сон, но сон тоже благодеяние Элейхо. Обычный, не вещий, хотя и в этих снах приходят мне странные мысли… Скажем, о том, что все мы, рами и Морское Племя, данниты и тьяни, рдандеры, тири и все остальные, — тоже бхо, сотворенные Детьми Элейхо по велению Предвечного… Забавно, не так ли? И еще забавней, что вскоре я умру, и мне откроется истина — во второй жизни, сын мой.