Кажется, были сомнения на этот счет… О них говорила Констанция и намекал Джаннах… И даже Нерис, умевшая общаться с предками…
Пустые мысли, особенно здесь и сейчас. Отступая к воде, уже не атакуя, а только отмахиваясь шпагой, теряя кровь, а с ней — остаток сил, Дарт погружался в странное полубредовое состояние. Разум и память его будто расслоились на множество реальностей-потоков, струившихся один поверх другого, и он бездумно тонул в них, отмечая лишь переход из слоя в слой, отзывавшийся далеким колокольным звоном. Бумм!.. — шаг назад, шаг в сторону, шпага отбивает тианское копье; бумм!.. — он на спине левиафана, и Нерис, повернувшись, смотрит с улыбкой, приглаживает золотистый локон; бумм!.. — Вау сует палку с обжаренной печенью Шу, тычет в лицо, заставляя морщиться от мерзкого запаха; бумм! — мрак Инферно смыкается над ним, ползет во все уголки пилотской кабины; бумм! — взмах ресниц Констанции; бумм! — сверкающий перстень на пальце Джаннаха; бумм! — сумрачный зал Камелота; бумм! — стол, бокалы с вином, горящие свечи, тьма за их неярким сиянием, три человека в широкополых шляпах…
И чудилось ему, что поднялись эти трое, отодвигая скамьи и расплескивая вино, и встали рядом; свет играл на обнаженных клинках, глаза их были печальны и суровы, и бледный, с благородным лицом, отбросив шляпу в темноту, сказал: «Один — за всех, и все — за одного!» А самый юный, с персиковой кожей, скупо улыбнулся Дарту: «Не бойтесь, друг мой! Мы пришли, мы с вами. Как обещали, в смертный час…»
Эти слова и эта улыбка заставили его очнуться. Он обнаружил, что стоит в воде с угрозой выставив клинок; где-то за ним слышались вопли, гудели раковины, неторопливо двигались плоты в алом зареве разгоравшихся пожарищ, а между крайним плотом и песчаным берегом замер в воде левиафан — совсем близко, в дюжине шагов. Нерис тянула к нему руку, что-то кричала, но грохот битвы и рев огня заглушали ее голос. Дарт, покачиваясь, отступил, глядя на тиан, заполонивших берег, — они не преследовали его, но трое-четверо, окаменев в напряженных позах, целились дротиками. Не промахнутся, подумал он, и в этот миг что-то ударило его под коленями, чьи-то пальцы вцепились в пояс, дернули, повалили на спину. Затем он увидел блеск тианских дротиков и ощутил их хищный полет, когда, всколыхнув воздух, они проскользнули над ним — раз, и другой, и третий.
Четвертый попал ему в живот, и страшная боль погасила сознание Дарта.
* * *
Кажется, он умирал. Важное занятие, и он предавался ему без горечи и сожалений, со всем усердием, которое мог проявить в таком серьезном деле. Мучило лишь одно: невыполненный долг, незавершенная миссия. Похоже, Джаннах ошибался, уповая на его удачу…
Периоды беспамятства, когда он не чувствовал боли, чередовались с бредовыми видениями и явью, которая была еще хуже бреда, поскольку боль вцеплялась в него своими жестокими когтями. К счастью, эти мгновения были краткими — кровавый туман застилал реальность, мир превращался в хаос зыбких алых теней, и он терял сознание. Но эпизоды этого смутного бытия, что колебалось на грани меж жизнью и смертью, все же оседали в памяти — так успевает осесть песок в холодной, готовой замерзнуть воде.
В одно из таких пробуждений он видел Нерис, склонившуюся над ним. Левиафан плыл по реке — тело Дарта чуть-чуть покачивалось, и так же дрожало — вверх-вниз, вверх-вниз — лицо прильнувшей к нему женщины.
В одно из таких пробуждений он видел Нерис, склонившуюся над ним. Левиафан плыл по реке — тело Дарта чуть-чуть покачивалось, и так же дрожало — вверх-вниз, вверх-вниз — лицо прильнувшей к нему женщины. Глаза ее блестели, щеки увлажнились — видимо, она плакала. Затем он почувствовал, как ее пальцы касаются ран, отозвавшихся всплесками боли, что-то делают, смывают кровь, втирают бальзам, перевязывают, вливают в рот какое-то горькое зелье.
Оно, вероятно, не помогло. Снова вынырнув из омутов беспамятства, он разглядел прилипалу, прильнувшую к коже над левым соском, и ощутил шевеление тонких щупалец. Кожух целителя был черен — это означало, что его ресурсы на пределе и что пациент скорее мертв, чем жив.
«Все бесполезно, — мелькнула мысль. — Огромная потеря крови, плюс эта рана в животе… Под правым ребром — значит, задета печень. Скорее всего разорвана — дротик был с широким острием…»
Марианна бы его спасла. Погрузила бы в анабиоз, синтезировала кровь, вырастила новые органы, подсадила импланты… В крайнем случае, нырнув в Инферно, доставила на Анхаб, к магам-реаниматорам… Но Марианна была мертва, и над ее песчаным надгробьем струились равнодушные речные воды.
В другом пробуждении ему явилось нечто удивительное. Кажется, они пристали в берегу — перед ним маячили кусты с голубоватой листвой и удивительными цветами, большими, изящными и словно отчеканенными из листового серебра. Он все еще находился в их живом корабле, а Нерис стояла среди кустов, будто лесная дриада, и что-то втолковывала Брокату. «Лети, ищи…» — услышал Дарт, и эти слова вызвали всплеск протеста. Куда лететь?.. Чего искать?.. Разве лишь место для могилы…
Брокат исчез, а Нерис, присев у воды, катала в ладонях жемчужное зернышко, посмертный дар Детей Элейхо. Затем что-то произошло: вода вскипела, ударила фонтаном, и над ее поверхностью поднялся гриб с широкой плоской шляпкой. Под ней дергались, будто отплясывая сарабанду, тонкие голенастые ножки, а может — щупальца, придававшие грибу сходство с пауком. «Мерзкая тварь», — подумалось Дарту; пауков он не любил.