Вроде бы никакого. Весть о разгроме даннитов, полученная от деревьев туи, повергла старейших в краткий шок, однако план кампании почти не изменился. Ждали отряды из поселений рами, ждали известий от джолтов, а до того, как подсказала стратегическая мысль, решили выслать арьергард — двести-триста воинов из пограничной стражи. Им полагалось встать у дыры, обнести ее бревнами и камнями и дожидаться подхода главных сил. С этим отрядом и собирались отправить Дарта, но вот зачем и для чего, он все еще не понимал.
Возможно, командиром? От этого бы он не отказался, хотя затея, на его взгляд, была смертоубийственной — тьяни могли добраться до пограничников раньше, чем войско из Долин, и в этом случае их не спасли бы ни камни, ни бревна. Впрочем, сей тактический просчет Дарта не тревожил — встретиться бы с Големом, а там…
Там будет видно. Тысяча чертей! Был бы Голем под руками, и он не допустит побоища!
Аланна смолкла, и четверо старейших вопросительно уставились на Дарта.
— Ну? — прервал Оити затянувшееся молчание.
— Я согласен, — отозвался Дарт. — Но нам, похоже, предстоит тяжелая кампания — атаки и обходы, кровь и пот, стычки среди лесов и гор… Что еще, мон дьен? Распоротые животы и переломанные кости… Серьезные дела! А потому хочу спросить, искусны ли ваши воины? Что они умеют, кроме как стучать палками о наплечники? И на что способны воеводы? Сонное зелье они подсыпают ловко, это я уже заметил.
Оити и бровью не повел.
Оити и бровью не повел.
— Что тебе до воинов, Дважды Рожденный? Это заботы не твои, а доблестной Аланны… Тебя доставят к хранилищу Детей Элейхо, где и начнется твоя работа. Ее и исполняй!
— Значит, работа… — пробормотал Дарт. — Какая?
Старейшие в недоумении переглянулись, потом Аланна рявкнула:
— Жабье молоко! Ты что же, издеваешься над нами?
— И не думал, прекрасная госпожа. Я только интересуюсь: какая работа?
Шир-до поскреб темя, закатил единственный глаз и сообщил коллегам:
— Этот маргар — обстоятельный парень, не то что наши недоумки! Он намекает, что наниматели — то есть мы, старейшие Долин, — обязаны высказать вслух свои пожелания. Вслух, друзья мои! Дабы стало ясно, чего мы ждем и за что собираемся платить.
— Именно это я имел в виду, почтеннейший, — заметил Дарт. — Спасибо тебе! Ты выразил мою мысль с изяществом, недоступным бедному маргару.
— С охотой приму твою благодарность и выскажу надежду, что мы с тобой еще увидимся. — Взгляд Нараты скользил вдоль обегающего комнату фриза, будто ему не хотелось смотреть собеседнику в лицо. — Так вот, сынок: тебя приведут к дыре, и ты в нее полезешь. Понял? За зернами Детей Элейхо.
— Только и всего?
— Только и всего. Если не считать огненных бичей и сеток, что режут и кромсают тело, тумана, вдохнув который выплевываешь кишки, дождя, что прожигает кожу, сторожевых бхо и прочих радостей. Ну, как обходиться с ними, не мне тебя учить. На то ты и маргар! Cтремительный и смертоносный…
— Значит, бичи и сети, туман, дождь и прочие радости? — отозвался Дарт. Потом кивнул головой и буркнул: — Ну что ж, Париж стоит мессы!
Он не был ни удивлен, ни потрясен — так и так пришлось бы лезть в дыру, и хорошо, что интересы нанимателей — этих, и других, с Анхаба, — совпали столь удачно. В самом деле, это было везением, ибо ему не придется бродить в горах в поисках нужного места, а кроме того, его предупредили о ловушках — теперь он знает о них и, вероятно, сумеет разузнать побольше. Удача, несомненная удача!
И все же он испытывал такое чувство, словно его подставили. Словно женщина, с которой он делил постель и пищу, спасавшая его и им спасенная, — словно она вдруг обманула, предала, и повод к этому обману был постыдным — выгода. Или стремление к власти, славе и почету, что было столь же низким, поскольку достигалось ценой предательства.
Неприятное чувство, но — увы! — знакомое…
Дарт повернулся и посмотрел на Нерис.
Она опустила глаза.
Глава 13
Терраса рядом с комнатой, в которой совещались старейшие, была широка и пустынна. С одной стороны вздымался склон каменистого холма, в котором через равные промежутки зияли обрамленные арками отверстия; с другой, за двойным рядом деревьев, синело озеро. У входов, ведущих в подземный лабиринт, рос кустарник с большими голубоватыми цветами, а кое-где, звеня и журча, струился со склона водопад и, оборачиваясь ручьем, пересекал террасу. Над ручьями горбатились деревянные мостики, очень узкие и без перил, но стражи, сопровождавшие Дарта, под ноги не глядели — видимо, в силу привычки.
Процессия двигалась неторопливо: первой — Нерис, шагавшая в гордом одиночестве, за ней — Нарата с гостем, а в арьергарде — троица серых беретов, тащивших скафандр и небольшой, обтянутый кожей барабан.
Эти стражи скорее всего не стерегли и не охраняли, а являлись почетным эскортом, придававшим шествию необходимую пышность. Но ради кого? Кому предназначался сей почет? Достойному Нарате, просветленной шире или Дважды Рожденному маргару?
Впрочем, соображения престижа Дарта не волновали, и размышлял он совсем о другом. Скажем, о Нерис; история с ней завершалась, что было, в сущности, неплохо — ведь всякое чувство, самая жаркая страсть, имеет конец, и вся проблема в том, когда и как эта страсть умирает, вместе ли с человеком через тридцать-сорок лет или в иные моменты, назначенные судьбой. Анхабы, почти бессмертные в понятиях землян, могли считаться иллюстрацией подобных мыслей: их долгая жизнь полнилась гибелью привязанности и любви, дружбы и сердечных обязательств. Отсюда следовал неоспоримый вывод, что и любовь Констанции — если уж она имела место — не будет вечной и не затянется до гробовой доски.