— Возможно. — Гнев Нерис угас, и теперь она слушала Дарта, склонив голову, с задумчивым выражением лица. — Старый хитрец! Он, быть может, понял… Долго расспрашивал меня, а потом сказал: рад, что мы с ним встретились. И добавил: неважно, откуда он взялся, а важно, что он есть.
— Я тоже рад. Шир-до оказал мне благодеяние, позволил коснуться дерева туи, и я… — Дарт смолк. Ему не хотелось упоминать о своих видениях; это повлекло бы за собой слишком долгие рассказы, такие же непонятные для Нерис, как свойства звезд в ядре Галактики. В самом деле, что мог он поведать ей, что объяснить? Что был военачальником и воином на одной из далеких планет и принял смерть во время битвы? Что тело его похитили и привезли на Анхаб, в мир парящих в небесах хрустальных замков? Что там он получил вторую жизнь — не призрачную, какой наделяет Предвечный, а вполне реальную и что за это должен отслужить? И служба его — полеты неведомо куда, неведомо за чем, скитания во мраке Инферно и в позабытых мирах, покинутых давно усопшей расой… Странные истории, способные вызвать лишь недоверчивую усмешку!
Нерис пошевелилась, прошептала:
— Может, ты не лгал мне… может, ты не маргар и вообще не рами… сердце у тебя с другой стороны, и ты не продлил мою жизнь… Может, Нарата прав: неважно, откуда ты взялся, а важно, что ты есть… — Она поднялась и потянула Дарта за собой.
В самом деле, что мог он поведать ей, что объяснить? Что был военачальником и воином на одной из далеких планет и принял смерть во время битвы? Что тело его похитили и привезли на Анхаб, в мир парящих в небесах хрустальных замков? Что там он получил вторую жизнь — не призрачную, какой наделяет Предвечный, а вполне реальную и что за это должен отслужить? И служба его — полеты неведомо куда, неведомо за чем, скитания во мраке Инферно и в позабытых мирах, покинутых давно усопшей расой… Странные истории, способные вызвать лишь недоверчивую усмешку!
Нерис пошевелилась, прошептала:
— Может, ты не лгал мне… может, ты не маргар и вообще не рами… сердце у тебя с другой стороны, и ты не продлил мою жизнь… Может, Нарата прав: неважно, откуда ты взялся, а важно, что ты есть… — Она поднялась и потянула Дарта за собой. — Идем! Я тоже не хочу, чтоб ты считал меня лживой. Идем в шатер и там попробуем поговорить с твоими мертвыми. Возможно, с предками или с другими людьми, чью смерть ты видел… Такое, я думаю, случалось, и не раз?
— Случалось, — подтвердил Дарт, вставая. — Но при кончине отца и матушки я не был… кажется, не был… не помню…
— Может быть, твоя возлюбленная? Или близкие друзья?..
Он покачал головой. Может быть… Память его молчала.
— Значит, я не смогу возвратить их тебе, — сказала Нерис, хмуря брови. — А жаль! Это стало бы моим прощальным даром… Ведь ты, наверное, их любил?
«Любил, но не могу припомнить, где и как они умерли», — с печалью подумал Дарт, вдохнув теплый сырой воздух. Члены его отяжелели, и, не глядя на джелфейр, он знал, что до рассвета — вернее, до красного времени, обозначавшего рассвет, — еще далеко. Если отправиться сейчас в поход, то всем, и воинам, и бхо-носильщикам, пришлось бы сгибаться под двойным грузом… Мудро устроен мир, в котором тяготение определяет: день — для странствий, ночь — для снов и сотворения потомства! Эта мысль его позабавила; он постоял у шатра, вслушиваясь в голос дождевых струй, шуршавших по навесу, потом наклонился и шагнул внутрь.
Шатер был просторен и высок — даже у входа ему удалось выпрямиться в полный рост. Нерис сидела напротив, покачивая в ладонях прозрачный кристалл, уже знакомый Дарту, — он видел его в своей пещере на каннибальском острове. Мешок из полосатой шкуры валялся слева от входа, рядом с плетеным коробом, где хранилась одежда; справа стояли поднос с недоеденными фруктами и миска с грудой светящегося лишайника. На этой мягкой, горевшей неярким светом подстилке спал Брокат.
Нерис вытянула тонкую руку.
— Сядь здесь, смотри на камень и слушай, что я тебе скажу.
Дарт послушно опустился на колени. Кристалл выглядел сейчас иным, чем в пещере на острове криби, — он переливался, словно огромный мерцающий бриллиант, над которым кружат крохотные радужные смерчи. Казалось, что от него к потолку шатра тянется столб, сотканный из серебристых нитей и разноцветных искр, мелькавших в быстрой и подчиненной завораживающему ритму пляске.
— Ты видишь свет? — спросила Нерис.
— Да.
— Благоприятный признак! Значит, Элейхо наделил тебя внутренним зрением. Я и не сомневалась… Ты дважды касался дерева туи и что-то видел… не спрашиваю, что; главное — видел. Это поможет преодолеть стену.
— Какую стену? — Его глаза не отрывались от кристалла.
— Здесь, — Нерис коснулась виска с тускло блестевшим раятом. — Знай, Дважды Рожденный, что тело наше стареет и умирает, но плоть — лишь оболочка, сосуд, хранящий дар Предвечного. Этот дар — мы сами; мы слиты с ним, каждый из нас — его частица, он существует в нас, и в то мгновение, когда сосуд разбит, он забирает свой дар и отдает его другому. Это и есть вторая жизнь, лишенная плоти, незримая для нас, но получившие ее осознают, что сделались частью Элейхо и обрели прибежище. Ты спросишь — где? И я отвечу: тот, кто окажется рядом в мгновение смерти, и станет прибежищем, ибо Предвечный не ищет долгих путей и сложному предпочитает простое. По этой причине потомок обязан сидеть с умирающим, чтобы Элейхо вложил в него дар из треснувшего сосуда и шире не пришлось искать умершего. А это, скажу тебе, нелегкий труд! Ведь в Лиловых Долинах множество людей, а в мире их гораздо больше, и если потомок был нерадив, как ты, то где же искать его предка?