Нерис тоже остановилась, морща лоб и с сомнением поглядывая на тропинку.
— Синяя трава и дорога, проложенная тахами… — промолвила она в раздумье. — И камни… Подходящее место для маргара, клянусь Предвечным! В такой траве он любит подкрадываться к жертвам…
— Опасная тварь? — полюбопытствовал Дарт.
— А ты не знаешь? — Женщина с внезапным подозрением уставилась на него. — Никогда не слышал о маргарах?
Неопределенно пожав плечами, он предложил:
— Идем! Это дерево туи, о котором ты говорила, священное, так же, как Цветок, верно? Звери не тронули нас у Цветка, не тронут и рядом с деревом. Или я не прав?
— Не прав, — подтвердила Нерис. — Запах и блеск Цветка отпугивают животных, а туи ничем особенным не пахнет. По виду — обычное дерево, только с багряными листьями. С длинными и узкими, как твой нож, — она показала на шпагу.
— Но не такими острыми, — Дарт улыбнулся и положил ладонь на рукоять. — Чего ты боишься, моя блистательная госпожа? В траве — маргар и с тобой — маргар… Как-нибудь поладим!
Прилетел, трепеща крылышками, Брокат, свистнул, что поиски успешны, и это решило дело. Они двинулись вперед: Нерис — чутко прислушиваясь, Дарт — баюкая на плече мешок и размышляя, сшит ли он из целой маргаровой шкуры или из половины. В последнем случае шансы отбиться были невелики, и он, ощупывая шпагу, с горечью думал о своем разряженном дисперсоре. Правда, сам мешок служил свидетельством того, что маргаров все же убивали — надо полагать, копьем и топором, без лучевого оружия. А может быть, они попадались в ловушки?
Синяя трава раздалась, тропинка вывела их к необозримому лугу, покрытому сочными невысокими стеблями — они трескались под ногой и исходили густым беловатым соком. Вдали паслись какие-то животные — возможно, тахи; вытащив визор, Дарт разглядел крохотные головки микроцефалов на тонких шеях и плотные, обросшие длинной шерстью туловища. Ноги скрывала трава, но ему показалось, что их не четыре, не шесть, а только две. Огромные птицы? Возможно… Но без клюва — пасть, будто у жвачных, и из нее свисают пучки стеблей.
Нерис, облегченно вздохнув и не обращая на этих тварей внимания, ринулась за Брокатом к дереву, что росло шагах в пятидесяти, рядом с грудой разноцветных камешков и раковин. Было оно невысоким, покрытым гладкой охряной корой; на высоте поднятой руки ствол делился на шесть или семь ветвей, что расходились шатром, почти незаметные за водопадом листьев — узких, длиною в руку, свисавших вниз и багрово-красных, словно оставшиеся позади скалы. На фоне голубоватой растительности и синего ясного неба дерево туи выделялось будто рубин в мозаике из бирюзы.
Встав перед ним, Нерис сорвала ракушку с джелфейра, бросила на груду камней, потом прижала к стволу ладони, вытянулась и замерла. Щеки ее постепенно начали бледнеть, зрачки остановились, и звездочка раята на правом виске потускнела, сменив серебристый оттенок на свинцово-серый. Такой, загадочно-непостижимой, она уже являлась Дарту — в пещере на острове волосатых, в трансе вещего сна, который посулил ему битвы, раны и избавление от них… Но что ей виделось сейчас? Морское побережье? Лиловые Долины? Неведомый Нарата, хранитель зерен бхо?
Дарт опустил мешок, приблизился и, подражая Нерис, протянул к стволу раскрытые ладони — ствол был довольно толстым для невысокого дерева, и тут хватало места для них двоих.
Такой, загадочно-непостижимой, она уже являлась Дарту — в пещере на острове волосатых, в трансе вещего сна, который посулил ему битвы, раны и избавление от них… Но что ей виделось сейчас? Морское побережье? Лиловые Долины? Неведомый Нарата, хранитель зерен бхо?
Дарт опустил мешок, приблизился и, подражая Нерис, протянул к стволу раскрытые ладони — ствол был довольно толстым для невысокого дерева, и тут хватало места для них двоих. Ему показалось, что он чувствует сопротивление, будто между пальцами и светло-коричневой корой сгущается что-то упругое, невидимое для глаз, но вполне ощутимое и реальное. Естественный энергетический экран? Защита от невежд и дураков? Напоминание — будь осторожен?
Барьер, однако, был преодолим. Он глубоко втянул воздух, проклял свое любопытство и прикоснулся к стволу.
Текли мгновения, но ничего, казалось бы, не изменилось. Солнце по-прежнему грело его обнаженные плечи и спину, гулявший над равниной ветерок путался в волосах и шелестел листвой, а где-то вверху носился и пищал неугомонный Брокат: «Нашелл!.. нашелл!..» Потом веки Дарта отяжелели, ветер стих, и солнечный свет сделался не резким и пронзительным, а по-весеннему мягким. Теперь он был не обнажен по пояс, а одет: старая куртка зеленоватой шерсти, такие же штаны, потертые ботфорты и берет с неким подобием облезлого пера; к ним — шпага в ножнах и кожаная портупея. Что-то покачивалось и поскрипывало под ягодицами, и он вдруг осознал, что находится в седле, и конь его, неторопливо ступая, шествует к воротам гостиницы. Старый конь, мерин желтовато-рыжей масти, с облезлым хвостом и опухшими бабками, единственное четвероногое достояние их обедневшего семейства… Конь, шпага, пятнадцать экю и советы — все, что он получил от отца… Нет, не все! Было еще и письмо! Драгоценное письмо, которое похитили или сейчас похитят… вот этот черноусый ублюдок, что глядит на него из гостиничного окна… пялится и ухмыляется… С чего бы?