— Ливочка, лапушка, — мягко проговорил в микрофоны карлик Цай, — ты погубишь всех нас. Уходи!
Вспыхнул зеленый индикатор. Вздрогнул Д?статор.
— Порядок, — кивнул головой Цай, — она на Земле. Давай, Гуг!
— Я уйду последним! — отрезал Иван.
— Они сейчас вырубят энергию, понял?!
— Уходи!
— Как знаешь! Прощай!
Карлик Цай протиснулся в тороид, хлопнул люк.
— Куда? Куда?! — заволновался Кеша. — Куда он уходит?
Карлик не ответил. Его уже не было в статоре.
— Давай живо! — Иван подтолкнул Кешу клюку.
— Поздно!
Иннокентий Булыгин стоял с отвисшей челюстью, белый как полотно. Сверху доносился мерный гуд. Это прожигали стену возле заслонки. Там не очень спешили, там знали, что статор уже отключен, внутренние запасы исчерпаны, беглецы в их руках.
— Влипли, матерь их вертухайскую! — грустно заметил Кеша. И опустился на корточки.
Иван и сам понимал — все, игра окончена, у них нет ни малейшего шанса. Это конец! Это конец всему! Земле! Вселенной. Человечеству. Ну и, разумеется, им с Кешей. Сейчас убьют их. Потом сюда и повсюду придут — Система, Пристанище, носители Черного Блага… и никто ничего не сможет поделать: ни настоящий Гуг, ни Дил Бронкс, ни Синдикат, ни Сообщество, ни Великая Россия, ни Федерация. Это конец всего и всему. Он умрет чуть раньше. Цивилизация чуть позже. Но ее, цивилизацию, убьют вот сейчас, через несколько минут, убьют вместе с ним… Первозург?
Нет. Он не будет лезть на рожон. Он уйдет в свои уровни, спрячется снова в чертогах, новых чертогах и его не станут трогать. Гибель! Конец Света!
— Надо молиться, каяться, — предложил погрустневший Кеша, перекрестился, склонил голову, — Господь милостив к грешникам своим, Он простит. Ох, Гуг, не хочется из одного ада в другой перекинуться, может, найдется на том свете для нас местечко посуше?
— Погоди каяться, Кеша, — ответил Иван. — Господь всегда с нами. Ему не надо льстить. Его не надо умаливать, Он видит все… Какие тут есть еще ходы. Не может быть, чтоб из рубки не было ходов!
— Есть! А как же, — ехидно усмехнулся Кеша, — аварийный — прямо в океан. Знаешь, как это приятно — через пять?шесть минут давления скаф начинает сминатьсятихо?тихо, понемножку, и он так ласково тебя давит и давит, пока в лепешечку не расплющит, нет, Гуг, выходов нету! я буду каяться, я, Гуг, большой и страшный грешник, мне перед смертушкой надо покаяние принять и прощение испросить. Попа нету, буду каяться тебе… Душегуб я. Гуг, и сволочь последняя, продал я Россию?матушку, отцов и дедов, на чужбине скитался, много им, сволочам, горюшка принес!
Иван его оборвал.
— Так не каются, Кеша! Не будет тебе прощения, пока не будет… Пошли!
Он вцепился в плечевой клапан, рванул Булыгина на себя. До аварийного выхода пришлось ползти по грязной штольне, все было тут в запустении, видно, пользоваться никто не собирался.
Кеша?молил:
— Пускай сразу убьют! Сам под огонь встану! Гуг, устал я так жить, мука, всегда мука! Хоть сдохнуть дай сразу! Не хочу, чтоб меня давило в час по чайной ложке — это ж полдня в скафе адские пытки терпеть, нет, не могу?у я?а?а!!!
— Здесь лифт! Живей!
— Это ж прямиком в воду!
— Слышишь? — кричал Иван?Гуг. — Они прожгли стену! Они бегут к нам! Уходим!
Лифт пошел вниз. Второго нет. Они не настигнут их сразу.
Второго нет. Они не настигнут их сразу. Но они могут дать команду внешним, океанским службам. Они уже дали эту команду, но пока есть хоть соломинка, надо за нее цепляться!
— Скаф на полное самообеспечение! Давай!
Тягостное ожидание в шлюзах. Тишина. Притихший, присмиревший Кеша. Молчание перед казнью. Они сами выбрали свой удел, ну и пусть! Иван до боли стискивал зубы. Пусть хоть немного поживут Гуг, Лива, карлик Цай… нет, карлику нельзя жить на Земле, в нем слишком много зла, ненависти, ах бедный заложник! У Ивана вновь при воспоминании мороз по спине прошел. Так нельзя, не мстителями в этот мир приходим мы, не мстителями…
Иди! И да будь благословен! На что?! На лютую смерть под стокилометровой толщей ядовитой свинцовой жижи?! На муки мученические? Иди! И да будь благословен!
Заслон поднялся вверх — медленно?медленно подступала к титанопластиконовым ногам, туловищу, шлему свинцовая водичка, шлюз заполнялся. Назад пути нет. Только вперед! В мрак. В смерть!
— Это ж надо, — сокрушался Кеша, — только двое?то и ушли из такой кучи! Только двое! Гуг, убей ты меня сразу! Чего мучить?!
— Помучаемся маленько, Кеша, — отвечал Иван?Гуг, — помучаемся. Господь терпел — и нам велел. Пошли.
Третий заслон ушел вверх. Дьявольский гиргейский океан, жидкая утроба сатаны! Сколько душ ты сгубил на своем миллионолетнем веку! Сколько тел поглотил! Сколько страшных тайн хранишь! Погребешь еще двоих мятущихся и не заметишь.
— Пошли!
Они медленно двинулись во мрак. Безоружные. Обреченные.
Чудовищное давление, стокилометровая толща мрака над головой. Тишина. Вечная, изнуряющая тишина. И бледные тени неведомых существ, не имеющих плати, но имеющих тень. Страх одиночества. Одиночества, даже когда вдвоем, когда рядом друг, ибо в своем скафе ты один, совершенно один — как в своем собственном гробу. Исхода нет. Пути отрезаны. Но надо идти. Надо!