Гуг вытер слезинку на небритой седой щеке.
— Чего ты предлагаешь, сдаваться?
— Ты должен уйти на станцию! Я выберусь отсюда, Гуг, я ведь не меченный, я смогу запутать следы, сам знаешь, через неделю, самое большее, две я буду у Бронкса.
— А они?!
Иван промолчал. Что он мог ответить. И так потеряно слишком много времени. В его голове один за другим рождались и тут же умирали ввиду явной невыполнимости десятки планов. Все бесполезно. Каждый знал прекрасно — с Гиргеи выхода нет. Они все погибнут. Они и хотят погибнуть — красиво, с помпой, с треском и пальбой, с шумом, погибнуть, стоя на ногах, а не на коленях. Но все проклятье в том, что ему — да, ему! — никак нельзя погибнуть. И ему нельзя бросить друга. Это еще хуже, чем погибнуть.
— Гуг, у меня твое колдовское яйцо?превращатель…
— Не поможет. Я уже думал о нем. Ничего не поможет, Ваня. Ты зря тащил сюда мою торбу — эти штучки хороши на Земле, здесь от них мало толку.
— Поглядим еще, — двусмысленно проговорил Иван. И добавил бодрее: — Вот что, Гуг, я пойду с вами!
— Ой, Ваня, подумай, семь раз отмерь!
— Я иду с вами!
Гуг обнял его и тихо засмеялся, его трясло мелко, неостановимо — это была явная истерика.
— Ну, ну, успокойся, — приговаривал Иван. — Ты вот чего, дружище, познакомил бы меня со своими ребятками, вместе на дело пойдем, надо всех в лица знать.
— Это можно, — согласился Гуг.
Через десять минут в его комнате?камере собралось двадцать восемь отпетых головорезов, с которыми Иван в иной обстановке не пожелал бы встречаться — на Гиргее не держали пай?мальчиков.
— Остальные на постах, так, на всякий случай, — пояснил Гуг. — Я не доверяю автоматике!
Карлик Цай ван Дау криво улыбнулся, кровь струйкой полилась со лба в бельмастый глаз. Отпрыск императорской фамилии был бледен и хмур.
Гуг представлял одного за другим:
— Коротышка Ку, насильник и убийца, пять лет на зоне, старожил. Барон — этот парится за босса, в Синдикате так принято, Ваня. Белый Фриц — мочил только легавых, псих, по нему дурдом плачет, взяли на Октаподе, здесь полгода.
Кипа Дерьмо — отчаянный малый, темнила, двоих кончил уже на каторге…
Иван смотрел на эти измученные и одновременно сияющие рожы и думал — торчать бы вам, ребятки, здесь за грехи ваши, ну вот вырветесь на свет Божий, а дальше что? Снова убивать, расиловать? что ты будешь делать на Земле, а, Кипа Дерьмо? а ты, Бон Наркота, колоться? глотать колеса? резать всех подвернувшихся под руку?!
— Народ надежный, проверенный — с такими парнями можно идти на край света, — нахваливал головорезов Гуг Хлодрик, — вот, гляди, рекомендую — ветеран тридцатилетней аранайской войны Иннокентий Булыгин, в поосторечии Кеша Мочила, твой землячок, промежду прочим.
Седой изможденный мужик с впалыми щеками и изломанным носом протянул Ивану костлявую руку с десятком тусклых металлических колец на пальцах.
— Полегче, приятель! — вскрикнул Иван. Он не ожидал этой нечеловеческой хватки, аж кости захрустели.
— Пардону просим, — тихо сказал мужик — нагловато, совсем без вины в голосе, — протез разладился, старый он, разболтанный, менять пора да сперва отсюда бы слинять. Слыхал, ты с нами пойдешь?
Иван криво усмехнулся, поглядел в серые выцветшие глаза каторжника — куда только не забросит судьба?злодейка русского скитальца?горемыку! Сколько их таких, рассеянных по Вселенной, по крохотным миркам, падающим в бездонную черную пропасть Пространства!
— Пойду, коли не искалечат до поры до времени.
— Своих не калечим, — серьезно ответил мужик и добавил сурово: — Ты вот чего, держись ко мне ближе, авось не сразу пришибут, понял?
— Он дело говорит, Иван, — подтвердил Гуг. — Кремень мужик!
У Ивана уже голова кружилась от всех эти «кремней».
Цепкая память намертво впечатала в мозг каждое лицо, каждую фигуру, каждую кличку — больше ничего не надо, хватит. Пора!
— Гуг, — сказал Иван, придержав приятеля за локоть, — мне надо с тобой поговорить с глазу на глаз. Потом, видно, не придется.
— Понял.
Через три минуты они остались одни в этой мрачной и респектабельной камере. Одни в ловушке для обреченных, на глубине восьмидесяти километров, под свинцовой толщей ядовитой жижи, в изрезанной подводными ходами и туннелями проклятой Гиргее.
— Неплохо устроился, — сказал Иван.
— Не для нас хоромы строили, Ванюша!
Камера и впрямь была просторной, добротно обставленной — мебель последнего поколения с психодатчиками, и тут же старинная резьба по натуральному дереву. Откуда на Гиргее натуральное земное дерево? Витражи, застекленные подки, аквариумы в стенах… Иван вздрогнул. Показалось — вот?вот высверкнут из водной черной толщи злобные кровавые глаза. Он давно здесь, но еще не видал ни одной гиргейской клыкастой рыбины. Наверное, всех повывезли любители.
— Слушай, Гуг… — начал было Иван.
Но Буйный прервал его, потряс рукой перед самым носом.
— Нет, Ваня, это ты меня послушай немножко, а потом я тебя. Есть и еще одна причина, по которой мне бежать нельзя! — Он подошел к стеллажу с огромными фолиантами, сдвинул его, почти без напряжения, нажал на кнопку.
— Ливочка, ты меня слышишь?
— Я давно вас подслушиваю, — прозвучал невесть откуда томный и капризный женский голос, — ну и скушный же вы народ, мужчины, все о делах да о делах, фу!