— А ты?
— А я врезал ему в морду — он чуть не пробил башкой стену. А потом, пока он еще не прочухался, я взял его за ноги, Ваня, и разодрал на две половины. Пришлось уложить трех его секретарей — не знаю, может, и неповинны ни в чем, подвернулись под руку. А потом я пошел к штабным…
— Бокс 14?14X?
— Он самый. Я точно знал, что именно эти парнишечки разрабатывали операцию. Не буду описывать, как я их молотил — такие суки не должны жить, Ваня. И они не живут… — Гуг выдохся, голова его опустилась на грудь, нижняя губа отвисла.
— На глотни, милый! — мулатка поднесла к самому рту Хлодрика бутылочку с фаргадонским ромом.
— Нет, не хочу!
Гуг глухо, беззвучно рыдал, спина его сотрясалась огромным живым айсбергом.
— Это все ошибка, — сказал Иван. Он не мог поверить рассказу. С какой стати штабным уничтожать Парадангский форпост, своих же ребят? Гуг просто спятил.
С какой стати штабным уничтожать Парадангский форпост, своих же ребят? Гуг просто спятил. Возможно, прямо сейчас, на каторге немудрено спятить. Иван знал Билла Аскина как отличного парня, своего брата?десантника, прыгнувшего с годами чуть повыше в мягонькое креслице. Нет, не могло быть такого.
— Это все правда, Ваня, — пробурчал Гуг, словно угадав мысли. — Ты много не знаешь. Я тоже много не знал, пока не попал в Синдикат.
— Ты — в Синдикат? — удивился Иван.
— Да, я два года варился в этой каше, ни хрена не понимая, но работая на них. Они уже давно почти всюду пробрались, везде их щупальца. Я даже не знаю, сколько их — Синдикат настоящий, основной, и Синдикат левый, Новый Порядок, Строители Храма, Восьмое Небо, Черное…
— Что — черное? — встрепенулся Иван.
— Нет, я ничего не говорил, это слухи. Их не так уж и много, но они все время делят мир. Наверху эти горлапаны из правительства, парламентов, выборные всякие, министры хреновы и прочая мишура, марионетки на ниточках, а внизу, в темноте они — подлинные хозяева мира. Они все время что?то делят, Ваня. Они не поделили Параданг, а потом поделили, а я им помог, понимаешь?
— С трудом, — Иван слыхал, что где?то вдет какая?то закулисная возня, грязная, подлая, гнусная. Но ему некогда было заниматься всякой ерундой, у него всегда было настоящее дело, по крайней мере, он сам так всегда считал. — Как тебе удалось уйти из Штаба?
— Это они меня вытащили. У них везде свои люди. Синдикат сводил счеты с Восьмым Небом, понимаешь. И они решили, что крутой парень Гуг Хлодрик им не помешает. Грязь, Ваня, гнусь, мерзость. Сколько планет мы с тобой геизировали, вспомнишь?
— Двадцать девять — ответил Иван, — это с тобой. Но ты и без меня работал. А я — без тебя.
— Двадцать девять миров, Ваня! — Гуг схватился за голову. — Семнадцать населенных. Ты знаешь, что теперь на четырех из них?
Иван скрестил руки на груди.
— Что на них может быть? Базы. Дома отдыха. Охотничьи зоны. Заводишки и комбинатики… много чего.
— Вот ты и дурак, самый настоящий, Ваня! Розовый ты карась?идеалист, а не десантник?смертник. На четырех планетах сейчас каторги похлеще гиргейской. Только парятся на них не зэки с Земли, а местная, туземная братия. Черный Шар забетонировали полностью, выхода наверх местным нет, они горбятся на подземных фабриках, гнут спину на Синдикат.
— Врешь!
— Нет, Ваня, не вру. Синдикат взял Черный Шар в аренду на девятьсот девяносто девять лет, вместе со всем, что там есть, вместе с сорока семью миллиардами туземцев. На Шаре сутки — тридцать два часа, а рабочий день — двадцать шесть. Из этих бедолаг выжимают все, они лепят процессоры с утра до ночи и с ночи до утра, они даже не знают, что они делают, для чего, их просто выдрессировали, обучили… — и все с нашей легкой руки, Ваня!
— Неправда!
В голове у Ивана помутилось от слов Гуга, он не хотел верить, не хотел! Великая Россия контролирует населенные миры, она бы никогда не допустила…
— Это рабство. Настоящее рабство. Но бывает хуже, Ваня, Илонян и огазейцев продают с их геизированных планет по всей Вселенной, всем, кто хочет получить дармовые рабочие руки или наложниц. И Сообщество знает об этом, несчастные проходят по статье «псевдоразумные тягловые животные», понял?! А мы?то с тобой старались, несли свет бедным аборигенам, пребывающим во мраке и сырости родных планетенок!
— Ложь!
В мозгу у Ивана вдруг пронеслось полузабытое: «Человеку нечего делать в Пространстве, его дом — Земля, на Земле и искать он себе должен применение, ищущий чуждого несет зло всем.
..» Отец Алексий умер, а вот голос его жил, звучал в ушах. Иван покачал головой. Не время, сейчас не время погружаться во все эти дрязги.
Он встал, подошел ближе к черному, пустому и безжизненному аквариуму. Провел рукой по холодному стеклу.
— Гуг, — спросил он неожиданно, — а твой Цай хорошо знает дорогу наверх?
— Если он не знает, значит, никто не знает, — философически изрек Гуг.
Два красных глаза мигнули ив глубин, вперились в раскрытую душу, обожгли. Иван вздрогнул, прильнул к стеклу — ничего за ним не было. Пустота холод, мрак.
— Мне надо поговорить с тобой, давай выйдем.
Мулатка вскочила на ноги. Вспыхнула.
— Я и сама могу уйти. Прощайте, грубые и глупые мужланы!