— А какие дела тебя вообще связывали с Шерьяном? — продолжил расспросы Гворий.
— Он нанял меня, — пожала я плечами и поспешила продолжить, увидев, каким недобрым светом блеснули глаза полуэльфа: — Я сама не была в восторге. Все-таки служитель бога… Мало ли каких пакостей от них ожидать можно. Но он не оставил мне другого выбора. Или помощь в одном деле, или сдача городским властям и открытие моей другой ипостаси.
Что я могла сделать? Только подчиниться этому шантажисту.
— Не богохульствуй! — строго одернул меня Гворий, тщетно пытаясь скрыть улыбку от столь дерзких речей. (Видать, не меня одну храмовники до печенок достали.) Затем с любопытством прищурился и продолжил: — И какое дело ты должна была выполнить для него?
— Провести к кругу мертвых, — не подумав, ляпнула я и тут же в ужасе вжала голову в плечи. Потому как полуэльф в бешенстве вскочил на ноги и со всей силы ударил кулаком по многострадальному дереву. На меня даже труха какая-то посыпалась с веток — настолько яростным был порыв Гвория.
Храмовники с удивлением покосились на начальника городского департамента, но уже через минуту спокойно продолжили свою утреннюю трапезу. Видать, частенько на Гвория такие приступы находят.
Некоторое время полуэльф отстраненно смотрел, как из содранных костяшек сочится кровь. Затем встряхнул ладонью, и я зачарованно подалась вперед, наблюдая, как прямо на глазах ссадины затягиваются. Миг — и, кроме ощутимой вмятины на коре дерева и недовольного ора потревоженных птиц, уже ничто не напоминало о недавнем происшествии.
— Что, нечисть? — насмешливо спросил Гворий, заметив, с каким интересом я наблюдаю за его действиями. — Запах крови почуяла? Поди, от голода уже живот сводит?
Я отвернулась, пытаясь совладать с зелеными искрами ярости в глазах. Терпеть не могу, когда лишний раз напоминают о моем происхождении и темных сторонах натуры. Сам-то небось не лучше, коли орки в родне были.
Помнится, не так давно в этом народе существовал чудный обычай — при вступлении в возраст совершеннолетия с голыми руками выйти против медведя. После того как эти несчастные звери стали встречаться в их краях чрезвычайно редко, орки попробовали организовать охоту в Тририоне, королевстве людей, естественно, не получив на это официального разрешения от местных властей. Впрочем, сей народ никогда не отличался любовью к бюрократическим процедурам. Понятное дело, когда один из отрядов наемников, которых наш тогдашний всемилостивый правитель Ритон Второй подрядил на охрану границ, лоб в лоб столкнулся с возбужденной толпой орков, безнаказанно нарушивших границу и рыскающих по окрестностях в подозрительных усердных поисках, это едва не закончилось печально. Служилый люд вряд ли стал бы разбираться, какого бродячего упыря забыли в чужих землях здоровые плечистые лбы, даром что безоружные. А орки, в свою очередь, ни за что не простили бы гибели отпрысков знатных родов, которые как раз и затеяли это безобразие. При этом совершенно позабыв поставить отцов в известность — крепкой дубовой задницей чувствовали, что у тех хватило бы ума осознать все возможные последствия подобной охоты и строго-настрого запретить ее. Ох и катавасия тогда началась бы — верно Столетняя война между людьми и эльфами померкла бы в памяти народа после эдакого. Слава всем богам, молодые балбесы наткнулись на отряд старого опытного наемника Рихтона Одноглазого, который свой глаз и потерял в пограничной стычке между орками и людьми. Не знаю, правда, точно, что именно в давние времена случилось с Рихтоном, но после такой горестной утраты он стал весьма осторожным и предпочитал все перепроверять по нескольку раз. Вот и тогда, наткнувшись в лесу на безоружных, почти голых орков, наемник сначала решил разузнать, в чем дело, а не заподозрил тех сразу же в постыдных намерениях по порче окрестных девок, что сделал бы любой другой на его месте. Уж больно орки славились как любители позабавиться на сеновале с прекрасными дамами, без разницы своего народа или чужого. А зачастую и с не очень прекрасными, поскольку в любое время суток для орка все бабы — красотки.
Словом, Рихтону сначала едва не выбили второй глаз, с испугу приняв за медведя — так шумно наемник ломился сквозь бурелом.
Мужик осерчал на молодых бестолочей и быстро раскидал их по кустам, показывая, что не перевелись у людей еще герои. А потом долго смеялся, когда из кучи валежника выскочил испуганный медведь, хоронившийся там от горе-охотников, и едва ли не кинулся ему на грудь с поцелуями и благодарностями. Хотя, сдается мне, на этом месте народная молва весьма переврала то, как дело обстояло в действительности. Сути это не меняет — орки ли, люди ли, эльфы — все равны перед бутылкой крепкого гномьего самогона, которая совершенно случайно оказалась в отряде наемников. Или там целая бочка была? Неважно, впрочем. Рассветное солнце озарило лучами чудную картину: люди и орки спали на маленькой лесной полянке вповалку, обнявшись и подружившись на века.
Тут бы моя история и закончилась. Но у нее было весьма неожиданное продолжение. Рихтон лично проводил молодых бестолочей к границе и передал их в руки тамошнему правителю, в красках описав, какой жуткой гибели они избежали. Похмельные орки краснели и отводили глаза, недовольно бурча, что просто заблудились в лесу и не заметили, как нарушили границу. Местный князек, разглядев в толпе своего единственного сынка, побледнел, прижал к груди руку и долго неприлично выражался, перемежая прочувственную речь лишь краткими передышками для принятия стаканчика-другого самогона, одна бутылка которого чудом сохранилась в заплечном мешке Рихтона. К окончанию вечера князь побратался с наемником, признал в нем гениальнейшего и храбрейшего из всех людей, с которыми он когда-либо общался, и повелел установить храброму спасителю памятник. Что и было сделано в наискорейшее время с присущим оркам размахом и чудовищной безвкусицей. Говорят, Рихтон целую неделю вдохновенно ругался и плевался, когда увидел высоченное чудище, в котором лишь слепой признал бы доблестного наемника. Даром что его единственный глаз скульптор, по вполне понятным причинам пожелавший остаться неизвестным, изобразил в руке мужчины. Якобы так Рихтон озарял себе путь, когда выводил из леса многие тысячи заплутавших орков, спасая тех от неправедного гнева злобного тирана. Правда, что это был за тиран, скульптор не пояснял, справедливо опасаясь мести со стороны правителей сопредельных государств.