— Пропустить или яйца отстрелить? — спросила рация голосом Росетти.
— Пропустить. — Капитан повернулся к Зейделю и вымолвил: — Видишь того долговязого типа? Держи его на мушке, Генрих. Сделаю так, стреляй. — Он щелкнул пальцами, передвинул на бок автомат и зашагал навстречу представителю Альянса.
Они сошлись у разбитого джипа и живописной груды трупов: водитель, трое покойных рядовых и пулеметчик в чине капрала. Рослый небрежно взял под козырек, Керк ответил с еще большей небрежностью.
— Бонго Мюлель [7] , подполковник вооруженных сил Альянса.
— Капитан Керк, Легион.
— Вы не допускаете моих людей к пленникам?
— Допускаю. Они ваши. Отправьте несколько групп, а с ними — санитаров, пусть окажут помощь раненым. — Капитан сделал паузу, потом добавил: — Надеюсь, никаких политических счетов и репрессий? Вы будете обращаться с пленными в соответствии с Женевской конвенцией?
— В полном соответствии, — осклабился подполковник Мюлель. По контрасту с темной кожей зубы его казались ослепительно белыми. — В полном соответствии, капитан, — повторил он. — Точно так же, как поступили бы они в печальных для нас обстоятельствах.
Щека Керка дернулась. Он собирался что-то сказать, но тут за его спиною грохнул взрыв.
Глаза Мюлеля округлились.
— Вы взрываете технику? Зачем? Это же наши трофеи!
— Пленные ваши, трофеи мои, — мстительно уточнил капитан. — А я люблю фейерверки.
— Очень недружественное поведение! Мы — демократический фронт, и можем рассчитывать, что вся общественность Европы, все либеральные силы…
— Здесь не Европа, и я не политик, а легионер, — оборвал его Керк. — Всего хорошего, мсье подполковник.
Бонго Мюлель окинул его свирепым взглядом, стиснул челюсти и, сделав поворот через левое плечо, скорым шагом направился к своей команде. Глядя в задумчивости на широкую спину подполковника, капитан Керк щелкнул пару раз затвором автомата, потом плюнул и пробормотал:
— Повесить бы тебя на банане вместе с папашей Мобуту, а заодно и наших стервецов… Демократы хреновы!
***
Спустя двенадцать дней капитан Керк стоял в просторном и прохладном кабинете, где на стенах висели портрет генерала де Голля, гравюры с изображением спаги [8] , сцепившихся в схватке с арабскими всадниками, и голова вилорогой антилопы.
В кабинете также имелись другие диковины и чудеса, однако главным его достоинством была прохлада. Здесь ее ценили наравне с хорошим коньяком, белой женщиной и чистой питьевой водой, чему удивляться не приходилось — ведь лагерь Легиона под Ялингой располагался всего в семистах километрах от экватора. Можно сказать, в самом сердце Африки, откуда до любой державы дотянуться — без проблем. Хочешь, через Судан в Эфиопию, хочешь, в Ливию через Чад, а хочешь — в Анголу через Заир… Словом, удобное место, насиженное.
— Жаль, — произнес полковник Дювалье, хозяин прохладного кабинета, — чертовски жаль! Вы превосходный офицер, с хорошей подготовкой и немалым опытом… Не хочется вас терять! Если я предложу вам место в штабе и очередное звание, подумаете о продлении контракта?
Керк покачал головой.
— Я сожалею, мой полковник. Семейные обстоятельства, сыновний долг… Ну, вы понимаете…
— Не понимаю. Ваш отец, насколько мне помнится, боевой генерал, и лучшая награда для него — успешная карьера сына. Причем не где-нибудь, а в самых элитных войсках одной из европейских стран! Быть может, лет через двадцать вы сядете в это кресло, мой дорогой, под этим портретом! — Полковник хлопнул по подлокотнику и покосился на де Голля. Затем добавил: — Конечно, если вас не доканает лихорадка и вам не вышибут мозги, в чем нет фатальной неизбежности. Пример перед вами: я ведь жив и относительно здоров!
В том-то и дело, что относительно, подумалось Керку. Нет пары ребер с правой стороны, коленная чашечка раздроблена, плечо прострелено и глаз — стеклянный… Об остальных убытках и потерях Дювалье ходили только слухи. Впрочем, несмотря на свои пятьдесят, он исправно посещал бордель в Ялинге.
— Кроме отца-генерала есть еще и мать, — напомнил капитан. — Мечтает о внуках, а я не женат… К тому же последний в роду…
Полковник откинулся в кресле, сверкнув стеклянным глазом.
— Это легко исправить, Керк. Два месяца отпуска в Париже или в вашем северном отечестве, и вы настрогаете столько детей, что хватит на диверсионную команду. Или я не прав?
— Разумеется, правы. Однако, мой полковник, речь идет не о бастардах, а о законных потомках и наследниках. Значит, невеста в белом платье, свадьба, шампанское, цветы, медовый месяц… На другое моя матушка не согласна.
— Пфа! — Дювалье небрежно помахал рукой. — За два месяца можно дважды вступить в брак и развестись. Ну, не за два, так за три… По месяцу на невесту и по неделе на развод.
— Невест еще найти надо, — возразил капитан.
— Я же сказал: три месяца… На поиски будет еще по неделе. Кроме того, вы можете остановиться на самом первом варианте.
Капитан промолчал, и Дювалье, переглянувшись с вилорогой антилопой и генералом де Голлем, произнес со вздохом:
— Ну, как пожелаете… Ваше внимание к матери похвально, но думаю, что внуки и все остальное, чем вы готовы ее осчастливить — не более, чем эпизод. Бойцы должны сражаться, капитан! А значит, вы вернетесь в строй. Надеюсь, в наш… Не хотелось бы увидеть вас в прицеле снайперской винтовки.