Каргин улыбнулся.
Ровно гудели моторы, и ветер был попутный.
Эпилог
Иннисфри, аэродром и воздушное пространство вблизи острова; 24 июля, ближе к вечеру
Три машины неторопливо двигались по дороге к взлетному полю: черный закрытый «кадиллак» с серебряными полосками на дверцах и пара джипов, в которых сидели десять оборванных грязных солдат. «Кадиллак» возглавлял колонну.
«Кадиллак» возглавлял колонну. Солнце играло на гладком полированном корпусе, отсвечивало в лобовом стекле, но сквозь его тонированную поверхность ни пассажиры, ни водитель не были видны. Дорога, которую виток за витком одолевала эта процессия, казалась пустынной, только у моста через реку маячил сержант в зеленом берете и камуфляже. Когда машины проехали мимо, он отступил на обочину и произнес несколько слов в висевший на шее микрофон.
В том же порядке — «кадиллак», за ним два джипа — машины приблизились к павильону у взлетного поля, миновали его и замерли у распахнутого люка самолета. Ближайшего из двух; люки второго «оспрея» были задраены, и выглядел он словно мертвый кит, брошенный волнами на бетонный берег. Аэродром, как и дорога, был безлюден, лишь у строений в дальнем конце виднелись фигурки парашютистов.
Солдаты полезли из машин. Трое окружили «кадиллак», остальные ринулись к свисавшему из люка трапу; глухо простучали башмаки, лязгнуло оружие, послышался резкий окрик — пилотам велели убраться в кабину. Дверца «кадиллака» открылась, вылез еще один солдат с короткоствольным автоматом, а после него — офицер, такой же оборванный и грязный, как и остальное воинство. Он огляделся, довольно кивнул головой и вытащил с заднего сиденья «кадиллака» увесистую сумку. Потом что-то сказал оставшимся в машине и ровным шагом направился к трапу. Четверо солдат потянулись за ним. Трап подняли, люк захлопнулся, турбины «оспрея» рявкнули, и самолет, набирая скорость, покатился по взлетно-посадочной полосе.
На серебристом корпусе второго «оспрея» прорезалась щель, затем показалась фигура пилота: он спустил трап, помахал сидевшим в «кадиллаке» и, салютуя, прикоснулся к козырьку фуражки. Машина, плавно скользнув по бетонным плитам, подъехала к самолету и встала, загораживая люк. Из нее появился высокий старец с седовато-рыжими волосами. Пилот хотел помочь ему взойти на трап, однако старик оттолкнул его, что-то раздраженно буркнул и скрылся в салоне. Парашютисты, маячившие в дальнем конце аэродрома, его не видели.
Мощный оглушительный гул наполнил воздух — первый «оспрей» оторвался от земли. Из «кадиллака», с места водителя, вылез невысокий плотный мужчина с армейской выправкой и кейсом под мышкой, запрокинул голову, проводил самолет взглядом. Серебристый корпус слепил ему глаза; мужчина прищурился, взирая, как воздушный лайнер разворачивается на восток, к далеким южноамериканским берегам, поскреб лысый череп и вытянул руку с отставленным средним пальцем. На его губах змеилась презрительная усмешка.
Закурив сигару, он постоял у трапа минуты три-четыре, пока «оспрей» не скрылся в облаках, затем прошел в салон, сел в кресло напротив старика, положил кейс на колени и произнес:
— Улетели. Смылись! А с ними — десять миллионов наличными.
— Чушь, — каркнул старик, — мелочь, ерунда! — Потом, опустив веки, распорядился: — Отправляемся, Шон. Брось сигару и налей мне виски. рландского, со льдом.
«Оспрей» развернулся, зашелестел колесами по бетону. За выпуклым стеклом иллюминатора мелькнули корпуса мастерских, здание электростанции, темно-зеленые лаковые кроны пальм, фигурки солдат, оцепивших дальний край взлетного поля. Потом земля словно провалилась вниз, и остров, сначала огромный, стал уменьшаться, съеживаться, стягиваться в темный овал на синей поверхности океана. Развалины поселка, вилла, стены кратера — все слилось и превратилось в точку, такую, что подробностей не различишь.
Самолет качнуло, серые клочья облаков поплыли за иллюминатором. Старик отхлебнул из стакана и сказал:
— Чего ты ждешь, Шон?
Лысый, которого назвали Шоном, аккуратно переложил кейс с колен в соседнее кресло и взглянул на часы.
— Они будут в пределах нашего радиосигнала еще час тридцать семь минут. Не стоит торопиться, Патрик. Миль триста пятьдесят от Иннисфри — вот оптимальное расстояние, чтобы отправить их на небеса.
Старик кивнул.
— Ну, тебе виднее, Шон. — Приподняв стакан, он посмотрел на желтоватый маслянистый напиток и добавил: — Выпьем! За нашу успешную операцию.
— Не совсем успешную, — возразил лысый. — Кажется, парня мы потеряли, и думаю, что насовсем. Эта проклятая русская ментальность…
— Ментальность!.. — резко оборвал его старик. — Не нужно верить мифам, Шон, дурацким мифам и глупым измышлениям психологов! Русская ментальность, англо-саксонская ментальность, китайская ментальность… Одни предпочитают щи, другие — непрожаренный бифштекс, а третьи жрут кузнечиков, и только в этом разница. Хрупкая скорлупка, а под ней все одинаково, Шон, все то же — по крайней мере, у сильных и жестоких. Такой человек не откажется от власти и могущества, кем бы он ни был, русским, китайцем, арабом или проклятым британцем. А в этом парне…