— Брось козлов обхаживать, маманька, нам тащи! — рявкнули из угла. — Крабов, бля, с севрюгой! И коньяк… Что молчала про коньяк, лахудра?
Перфильев начал приподниматься, не спуская взгляда с Каргина.
— Так идешь ко мне на службу, Алексей? Да или нет? Ежели идешь, так мебель вместе вынесем.
— Вынести я не прочь, а насчет службы извини, — Каргин развел руками. — Я уже завербовался. В Легион.
— А зря! — Резким движением Влад выплеснул водку в рот, крякнул и утерся рукавом. — Не дай бог пулю схлопочешь в Легионе, а тут… Ты погляди, от чего отказываешься… от какой власти, какого удовольствия!
Он словно перетек от стола к столу, вышиб стул под самым горластым бритоголовым и ткнул его пальцами под челюсть.
Тот свалился как мешок с песком. Двое его приятелей вскочили — каждый на голову выше Перфильева.
Официантка ойкнула, стиснула в испуге руки, потом всем телом развернулась к Каргину.
— Вы… вы другу помочь не хотите?
— Я помогу, — сказал Каргин. — Их ведь выносить придется, а груз не маленький.
Влад отступил, явно не желая нанести ущерб посуде и столу. Противники ринулись за ним, столкнулись, правый получил коленом в пах, левый — кулаком по уху.
— Эй, папаша, двери отвори! — приказал Перфильев гардеробщику. — Щас гостей проводим… Х-ха!
Он заехал локтем под ребра тому, кто еще держался на ногах. Двое других валялись меж перевернутых стульев: один, распялив рот, пытался сделать вдох, другой стонал, схватившись за промежность.
Дверь широко распахнулась, морозный воздух хлынул в помещение, клубясь белесоватым паром. Выкрутив руку бритоголовому, Перфильев ловко направил его в дверной проем, дал прощального пинка, вернулся и примерился к стонавшему страдальцу. Взял за ворот, потащил, бросил, пробормотал: «Ну, тяжелый, гад!» — вцепился в ноги и все же выволок за дверь. Снова вернулся, крикнул гардеробщику: «Вещички им выбрось, папаша!» — приподнял последнего врага, подсунул стул ему под задницу и деловито осведомился:
— Рассчитываться будем или как?
— Падла… — выдохнул бритоголовый, — ну, падла…
— Ты еще не знаешь, какая я падла, — сообщил Перфильев. — Будет желание, так я вас всех закопаю, быстро и глубоко. И лопатка у меня с собой. Хочешь поглядеть?
Он полез за пазуху и вытащил пистолет. Глаза у бритоголового округлились. Будто загипнотизированный, он достал бумажник и, отсчитав пяток купюр, бросил рядом с тарелкой.
— А за беспокойство? — напомнил Перфильев. — За беспокойство где?
На стол легла еще одна банкнота.
— Мало! Ругань в общественных местах плюс оскорбление дамы… — Влад покосился на официантку, -…которая при исполнении. Опять же мои труды и раны… Видишь — во!.. — ссадина на кулаке! Так что выворачивай карманцы, да пошустрей.
— Больше нет, — прохрипел бритоголовый, опорожнив бумажник.
— Ну, на нет и суда нет… Пшел вон, гость дорогой!
Гость поспешно удалился, а Перфильев, подмигнув официантке, взиравшей на него в немом восхищении, осмотрел стол и произнес с довольным видом:
— Вот это чистая работа! Мебель цела, и ни единой плошки не побили… Никакого убытка заведению.
Чистая работа, согласился про себя Каргин. Однако не для «стрелка», который свое искусство уважает и по шалманам не геройствует. Тем более, за деньги.
Влад опустился на стул, вытянул ноги, кивнул официантке:
— Вас, кажется, Клавдией зовут, так? Принесите мне, Клашенька, рюмку водки, другу моему — вина, и нам обоим — пару шашлычков. И на столике том приберите… Чтобы порядок был, когда придет Михал Михалыч.
— Всенепременно, — проворковала официантка и ринулась исполнять заказ.
— Вовремя эти жлобы подвернулись, — сказал Перфильев, бросив взгляд на Каргина. — Отличная вышла демонстрация. Сейчас заявится купец-хозяин, девушка Клаша ему отрапортует, а мы капусту сострижем… После такого рапорта торговаться грех! — Он ухмыльнулся и, после недолгой паузы, спросил: — Ну, как? Берешь Сокольники под свою руку? За хорошие бабки?
— Нет, Перфильич, нет.
Сейчас заявится купец-хозяин, девушка Клаша ему отрапортует, а мы капусту сострижем… После такого рапорта торговаться грех! — Он ухмыльнулся и, после недолгой паузы, спросил: — Ну, как? Берешь Сокольники под свою руку? За хорошие бабки?
— Нет, Перфильич, нет. Ты уж прости… Контракт с Легионом подписан, слово сказано, а офицерское слово — золото.
Причина, в общем-то, была другой, но обижать товарища Каргин не собирался. Перфильев, однако, понял, насупился и что-то прохрипел о чистоплюйстве и сраном Легионе, где бывшему «стрелку» совсем не место. Тут, к счастью, возникла Клава с подносом, и Каргин, разлив вино, поднял тост за дочку Влада. Чтоб была здоровой, выросла красавицей и не ведала ни горя, ни печалей. Перфильев просветлел лицом, выпил и сообщил:
— В Германии сейчас моя Танюша, в Эрфурт поехали вместе с женой. Клиника там знаменитая… Лечат! Обещают вылечить… Ба-альших денег стоит, Леха! Ну, не в бабках счастье…
— Это точно, — согласился Каргин и предложил поднять по новой — за то, чтоб было все путем.
— Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой, — добавил Перфильев.
Они чокнулись, выпили и расстались. А через два месяца Каргин уже глотал пыль в лагере под Ялингой.