Он вдруг почувствовал, что начинает западать на эту Бьянку. Инопланетянку из Шамбалы, лезущую не в своё дело. Хозяйку таинственной коробочки, о которой шутам, безумцам и просто дуракам лучше не знать. И которая так божественно готовит его любимые макароны…
— Для начала за это надо выпить. — Бьянка убрала колоду и вытащила из пенала позвякивающий пакет. — Ты там что-то говорил насчёт мартини… Ловлю на слове!
Чокнулись, провозгласили брудершафт, вроде бы в шутку поцеловались и… Дальнейшее Песцов так потом в памяти толком и не восстановил. Это был, как говорят французы, консьон, любовный удар, смерч, ураган, торжество неистовой страсти. Причём для обоих. Что Песцов, что Бьянка потеряли голову, а заодно и чувство времени, реальности и меры. Это было не просто здорово, это было неописуемо, неповторимо, невыражаемо словами и неподвластно перу. Какие могут быть слова для описания счастья?
— Ух, — потянулась Бьянка, когда везувий страсти начал кое-как входить в берега, а за окном погасли питерские фонари — наступало уже новое утро.
Наступало конкретно в любви и, хотелось бы думать, в гармонии.
Песцов проводил Бьянку взглядом. «Завтрак готовить пошла…» Он ещё немного повалялся, чувствуя, что любит весь мир, посмотрел на улицу, на воробьёв и отправился в кухню:
— Привет.
И сразу понял, что по крайней мере насчёт завтрака крупно ошибся. Бьянка сосредоточенно горбилась перед зеркалом, натягивая латексную маску. Фальшивую личину в стиле «это Фантомас».
— Ладно, не буду мешать, — пообещал Песцов и, мрачнея, потопал под душ.
Когда он вернулся, Бьянка уже завершила преображение. Широкие скулы, курносый нос, морщины, двойной подбородок. Невзрачная, увядающая гражданка лет сорока.
— Ну вот и всё, — сказала она.
«Понимай как хочешь», — подумал Песцов.
Вслух он спросил:
— Мы как, ещё увидимся?
— Едва ли, — растянула маску Бьянка. — Ты просто мой каприз. Привал. Тайм-аут. Возможность почувствовать себя слабой. Надеюсь, больше этого не повторится. Мы с тобой, извини, в слишком разных весовых категориях. Не обижайся, ты даже не представляешь, Сёма, насколько.
И ушла. И даже не поцеловала его напоследок. Резко повернулась — и щёлкнула дверь.
«Да и кто с такой-то рожей будет её целовать…»
Вот тебе и любовь, вот тебе и гармония. Песцов горестно вздохнул и шагнул к холодильнику.
«Кобель позорный, вот уж правда святая. Всё зло от баб. Лямур, тужур — вот оно было и нет, а проблемы остались…»
Он уже собрал вещички и заканчивал убирать следы, когда проснулся мобильник. Причём не простой, а резервный, очень редко используемый. Этот номер знали немногие.
— Черт, — нахмурился Песцов, пошёл на звук, почему-то заранее ожидая беды. Поднял телефон, словно дохлую гадюку: — Алё?
— Это дядя Сёма, да? — услышал он детский голосок.
Поднял телефон, словно дохлую гадюку: — Алё?
— Это дядя Сёма, да? — услышал он детский голосок. — А это Абрамчик Брук. Папа велел вам сказать, что дело швах. Его звонить не пускают, тут какие-то люди у нас. Шлимазоло, думают, что Абрамчик Брук не умеет звонить по телефону. Да чтобы они знали, у него своя «Моторола». С модемом и полифоническим звонком. А ещё он умеет…
— Спасибо, маленький, — не дал ему выговориться Песцов, — расти большой.
Мигом раскурочил трубку, вытащил сим-карту, чтобы враг не определил координаты, и продолжил сборы. Собственно, осталось немного — наложить грим, одеться в тему и повесить сумочку на плечо. Ну а дальше — ноги, ноги, ноги. До самой до бразильской глубинки… А пока до ног не дошло, Песцов работал руками и головой. «Ну вот, начинается, — думал он, — это первый звонок, ничто на земле не проходит бесследно, ещё хвала Аллаху, что есть талантливые еврейские дети, смышлёные не по годам. И ещё спасибо Хайму, что не бросил, предупредил. С него-то самого как с гуся, не в курсе, не при делах…»
Глубокие места, чтобы отлежаться в ничем не потревоженной тине, у Песцова имелись. Рвать когти надо без суеты. Выждать время, а потом не грех и к обезьянам. Собственно, всё не так уж и плохо. Денежки — весь лимон — надёжно пристроены, преследователей в прямой видимости покамест не наблюдается (тьфу-тьфу-тьфу)… Главное, больше не напороть косяков, а для этого — шевелить мозгами и доверяться инстинктам. Только не тому, кинематографическому основному, в котором корень всех наших проблем…
Скоро за дверь выскользнул потрёпанный бородатый россиянин, вполне соответствовавший хрущобной прописке. И, напрочь осиротив «Калину», отправился ловить такси. Ехать надо было на север, в спально-криминальный район. Там он собирался затаиться в резервной берлоге — запущенной в доску, однако никоим образом не засвеченной, снимаемой по сложной схеме. Плевать, что обои лопухами и грязный паркет раком. Зато чужие здесь не ходят. Кроме тараканов, конечно.
Неуют действительно впечатлял, но фиг ли привередничать, когда за тобой гоняются с намерением открутить голову, да не уголовники, позарившиеся на лимон, а кое-кто посерьёзней.
Хрипящий трёхпрограммник на кухне с готовностью ввёл его в курс новостей. У нас, оказывается, собрался Совбез, у них совещается НАТО, куда-то там попёрся шестой флот, в Европе начинаются манёвры. Опять активизировался Бен Ладен, закрыто что-то обсуждали в ООН, «Большая восьмёрка» готова экстренно собраться, пророк-отшельник спустился в Тибете с гор. Говорит, всем хана, грядут великие перемены.