— Да меня, Колян, самого через две недели в Питере уже не будет, — погрустнел Краев. — Такое навалилось… Рассказывать неохота…
Похоже, Борода расслышал в его голосе некие нотки. Перестав улыбаться, он бросил сигарету и поманил Краева к джипу. Сдвинул в багажнике резиновый поддон, потревожил обивку пола, приоткрыл потайной лючок и… вытащил наган.
— Вот, владей. Проверено, осечек не даёт. И чистый, я отвечаю.
— Спасибо. — Краев взял, взвесил на руке, кинул благодарный взгляд и спохватился: — Сам-то ты как? Без напряга?
— Абсолютно, — рассмеялся Борода. — Во-первых, не последний, а во-вторых, там, в Долине, этих стволов… В прекрасной сохранности… Особенно если в кобуре лежал да в суглинке… Нашим детям ещё хватит. А может, и внукам.
Подмигнул Краеву и принялся приводить интерьер в порядок. Лючок на защёлку, фирменную обивку на место, на неё резиновый ковёр. Хрен что найдёшь, а если специально обученная собака — кто её видел, эту собаку, на гаишном посту? — вдруг что и найдёт, то хрен что докажешь. Машина наверняка по доверенности, хозяин — где-то далеко… Я не я и корова, соответственно, не моя.
Машина наверняка по доверенности, хозяин — где-то далеко… Я не я и корова, соответственно, не моя. И на стволе, который скоро вновь там поселится, само собой, ничьих отпечатков. Ага, беленький и пушистый…
Краев вдумчиво убрал пушку подальше, проверил, как лежит, посмотрел на Бороду:
— Только без обид… из спасибо шубу не сошьёшь. Сколько с меня?
— Да ни хрена, — расцвёл Колян. — Ещё раз говорю, этого добра в Долине до жопы. А ты у нас один, надежда литературы. Пиши давай, твори, решай свои проблемы. А ещё, самое главное, не забудь про бумажку: мол, нашёл эту дуру в парке под кустом и несу сдавать в родную милицию. Внизу — ФИО, дата, подпись, место проживания. Каждый раз, как выходишь со стволом, не ленись, пиши по новой, чтобы свежая дата была. Сам знаешь: чем больше бумаги, тем чище задница… Ну что, брат, может, нам по пути? Я сейчас в ГДР… [93]
— «Мне в другую сторону», — рассмеялся Краев и протянул ему руку. — И ещё раз спасибо. Это для меня сейчас — как в бою, когда «рожком» выручают… Ну, бывай.
— Постой, — мягко придержал его Борода. — Тебе сны снятся? Про Афган?..
— Нет, брат, — тихо ответил Краев. — Не снятся. Ни про Афган, ни про баб, ни про что другое. Темно как у негра в жопе.
— А мне снятся. — Коля убрал руку с его плеча. — Каждую ночь, цветные. Джунгли зелёные, кровища красная, повстанцы чёрные… Есть там племечко одно людоедское — атси. Так они перед тем, как на праздник кого-нибудь съесть, человека живьём отбивают, точно свиную котлету… дубинами… все кости ломают, чтобы мясо было нежней… выдерживают сутки-двое, а потом в глине запекают. Эх… Ладно, брат, извини. Я об этом ни с кем не говорю, вот и… Ну всё, давай. Может, ещё когда встретимся…
«Эх, брат…» Краев снова пожал протянутую руку и вылез из гостеприимного джипа. Закрыть бы глаза и ехать, подрёмывая под уютное ворчание дизеля, — долго-долго… Прямо туда, где на старом паркете — квадраты пыльного солнца…
Дома он осмотрел наган, разобрал, почистил, поприцеливался, погрел в руке. Ствол и правда был хорош, в отличном состоянии, патроны ему под стать, без каких-либо окислов на капсюлях. Хоть сейчас бери и жми на спуск. Не подведёт.
«А подведёт — Бороду предъявами закидаю…» — идиотски рассмеялся он про себя. Не так страшен конец, как его ожидание. С ума спятить можно.
«Так, может, всё-таки не тянуть кота за хвост?..»
Краев зримо представил себе судорожные хлопоты Рубена с Тамарой, нашествие в квартиру милиции — и преисполнился отвращения. Потом перед умственным взором нарисовался тот самый котище. Огромный, рыжий и наглый. С длинным извивающимся хвостом…
«Тьфу, брысь!»
В комнате у него был старый шкаф с зеркальной дверцей посередине. Маленький Олежка любил забираться в него, как в таинственную пещеру. Мама, располнев и подурнев к старости, однажды заставила выросшего сына снять зеркало и переставить физиономией внутрь. Говорила, ей было очень уж тошно смотреть на собственное отражение. После её кончины Краев вернул зеркало на штатное место — по просьбе жены, да так и оставил, чтобы ненароком не выйти на улицу в футболке задом наперёд или наизнанку (водилось за ним такое, особенно в периоды творческого экстаза). Господи, думал ли он, что когда-нибудь ох как поймёт покойную маму!.
Господи, думал ли он, что когда-нибудь ох как поймёт покойную маму!.. Что хорошего теперь могло показать ему зеркало?.. Этапы медленного угасания?..
Краев подошёл поближе, погладил деревянную раму и, привычно опустив веки, скинул пелену с глаз. Мир сразу изменился, сделался понятным и донельзя простым, знаки предначертанности людей и предметов высветились, как линии на ладони. Однако сам Краев отражался в зеркале окутанным какой-то зелёной дымкой, всё связанное с ним было расплывчато. Ни о чём определённом не говорили и вещи, с ним породнённые: стол, любимые джинсы (те самые, с крохотным пятнышком от укола…), ноутбук, книги на полках… даже древняя продавленная тахта, на которой он вырос и которую столько раз хотел заменить, но неизменно отступался, рука так и не поднялась вынести на помойку.