Из кухни доносилось бренчание посуды. Песцов живо вообразил Надежду Константиновну, стряпающую себе манную кашку.
— Утро доброе. — Песцов вошёл, пригляделся, поймал упавшую челюсть и сморозил: — А где бабуля?..
Ибо у плиты стояла… не просто красивая, а потрясающе красивая брюнетка. Чтобы адекватно описать её внешность, требовался словарный запас совсем иного порядка, нежели подвластный Песцову. Кроме банального «супер» и ещё «класс», ему ничего на ум не являлось. Впрочем, держалась красавица просто, без апломба, в очень даже дружественном ключе.
— Привет, Сёма, — кивнула она. — Не узнал? Ну ничего, сейчас мы память тебе освежим… — И она с улыбкой распахнула халатик, показывая бледный шрамик у груди. — Ну как? Теперь узнаёшь?
— Халатик что надо, — одобрил Песцов. — И кила не очень большая. Мои поздравления.
В отношениях с женщинами он предпочитал, чтобы вся инициатива шла от него.
— Мерси, — кивнула брюнетка, запахнула халат и протянула красивую, породистую руку. — Меня зовут Бьянка.
Пальцы у неё были длинные, точёные, нервные, как у пианистки, и такие же сильные. Песцова посетила смутная мысль насчёт поднести их к губам, но он отмёл её и ограничился пожатием. Подельники, как-никак. Соратники. Боевые друзья.
— Очень приятно. Уж всяко лучше, чем «Надежда Константиновна». Правда, в комплекте с мартини было бы вдвойне приятней… — проговорил он и, кинув взгляд на кастрюлю, невольно сглотнул.
Какая манная кашка? Кастрюля была вместительная, из-под крышки сказочно благоухало.
— Э, Сёма, что ты знаешь о Надюше? — вздохнула Бьянка. — Это была такая женщина, такой большой души человек. Когда-то она мне здорово помогла. И… не томись, давай подсаживайся к столу. Прошу, макароны с сыром. Как ты любишь.
И, усевшись рядом в позе рачительной хозяйки, налила себе жасминового чая. Судя по фигуре, она только им одним и питалась.
Макароны были действительно, как он любил, — с маслом, сыром, перцем, колбасой, ветчиной и непременно соевым соусом.
Количество — до отвалу.
— Слушай, а откуда ты знаешь насчет макарон? — с набитым ртом поинтересовался Песцов. — И про соевый соус?
— Тоже мне бином Ньютона! — улыбнулась Бьянка. — Я с кем попало не вожусь, так что справки о тебе какие-никакие, а навела. И про службу, и про художества твои, и про амуры… Ты у нас, Богданыч, орёл. А ещё ты кобель. Что, в общем, даже и славно. Хуже, если наоборот…
— Вы что там с генералом, сговорились моих любовниц считать? — поперхнулся Песцов. — Лучше скажи, что в коробочке лежит. Я же честный, я не заглядывал…
— С генералом я особо не разговариваю. То есть я говорю, а он делает. — Бьянка взяла кусочек сыра. — А что до коробочки… Понимаешь, есть вещи, которые мешают спать, и есть, которые мешают жить. Так что лучше тебе просто не знать. Поскольку ты мне, Сёма, очень симпатичен. И знаешь, почему? — Она куснула корочку белыми зубами и выдала неожиданное пояснение, оно же закономерное: — Потому что дурак.
Песцов успел мысленно вернуться к эпизоду в подвале, но Бьянка невозмутимо продолжала:
— В хорошем смысле, конечно. Вот, глянь. — И она вытащила колоду карт, положила рядом с тарелкой. — Это карты таро, слышал, наверное. А вот нулевой аркан — «Шут», он же «Безумец», — одним словом, дурак.
Песцов увидел изображение человека с посохом, идущего по краю обрыва. Ему сразу бросилось в глаза, что одетый в лохмотья гражданин не вписывался в законы привычной логики. В самом деле, вот он спешит, но не хочет бросить тяжёлую ношу, его ногу дерёт злющая собака, но он не отгоняет её посохом, перед ним простирается пропасть с кровожадным крокодилом, но человек даже не смотрит в сторону бездны… Напыщенная бестолочь или блаженный?.. А кто его знает, может, он владеет левитацией, умеет управлять временем и не по зубам никакому крокодилу. Может, ему просто нужно, чтобы его держали за дурака…
— Это он не альпинизмом занимается, — прокомментировала Бьянка, — это он по жизни идёт. Над пропастью во ржи. Рожь, извини, не нарисована. Ещё тут должна быть дудочка вроде флейты. И грызть пацана должна не собака, а большой рыжий кот наподобие камышового. Только дураку без разницы, у него от бешенства прививка. А под лохмотьями — кевларовые штаны. И трость у него с секретом, с выдвижным клинком. Этак в полметра и смазанная тяжёлым кадаверином. А еще у дурака периферическое зрение — закачаешься, видит, как муха или стрекоза, на триста шестьдесят… Слушай, Песцов, а зачем ты деньги в этот детский фонд посылаешь? Ведь всё равно разворуют…
Глаза цвета фиалки смотрели на Семёна с познавательным интересом. Как на диковинный фрукт, ещё ни разу не пробованный. Кислый будет или сладкий? Одно ясно: оскомину не набьёт.
— Разворуют, — подтвердил Песцов, вздохнул и понёс посуду в мойку. — Но и детишкам что-то останется. Слушай, а твоя девичья фамилия, часом, не Ленорман?
— Я что, похожа на замужнюю? — рассмеялась Бьянка, но сразу опять стала серьёзной. — А таро, чтобы ты знал, это не «любит не любит», а информация к размышлению. Ключ, инструкция, описание, рассказ в картинках для неразумных. Для недалёких профанов, суетящихся над сокровенным… Впрочем, ладно, суетиться им всё равно осталось недолго… — И, словно бы поняв, что слишком разоткровенничалась, Бьянка со вздохом сменила тему: — Песцов, а ты чего меня тогда не бросил? Ведь облажались, напортачили, наоставляли следов, и ещё неизвестно, чем всё закончится.
Нет бы успокоил старушку да и слинял себе тихо, не подставляясь… Может, ты в самом деле с вольтами?
— Ага, и притом не слепой, — усмехнулся Песцов. — Думаешь, не заметил, как ты мне в морду хотела брызнуть из своей пшикалки, да раздумала. Вот и я тебя спрошу, почему?