— Барэв, барэв, сирели… [60] Пламенный, революционный, от рабочего класса!
Рубен был высокий брюнет с интеллигентным лицом и манерами падишаха в изгнании. Только глаза были такие же потухшие и усталые, как у жены. А какими им, спрашивается, ещё быть?..
Жили-были в советском городе Баку он и она. Неправдоподобно молодой профессор-историк — и дипломница гуманитарного института. Корифей науки армянин — и азербайджанская красавица-студентка. Да уж, нет повести печальнее на свете, если кто понимает. Родня с обеих сторон рыдала, рычала, топала ногами, изображала Монтекки и Капулетти, грозила всеми карами и несчастьями. Всё стало совсем плохо, когда заполыхал Карабах и в Баку пошли армянские погромы. Горе народу, способному пойти на поводу у националистов! Горе родственникам, которые оказались только способны шпынять беззащитных влюблённых, а вот встать рука об руку и отвадить погромщиков, как сделали в некоторых старых кварталах, — кишка оказалась тонка… Голодный специалист по древним цивилизациям и его беременная ассистентка смешались с толпами беженцев… Вволю помотав по стране, круговорот судьбы занёс их на север, и в городе трёх революций Рубену крупно повезло. Он встретил знакомого. Своего бывшего студента и перспективного ученика, ныне — владельца автобизнеса, сумевшего прижиться и крепко пустить корни. Понемногу оформились и прописка, и жильё, и постоянная работа… Кандидат наук трудился подручным маляра, возился со шпаклёвкой, шкуркой и лейкопластырем. Зарабатывал хлеб — без икры, но иногда с маслом…
…Рубен оперативно помылся, обиходил бороду, причесал усы и, вновь сделавшись похожим на падишаха, вошёл на кухню, к столу. Правда, доводилось ли падишахам благоухать мылом, ацетоном и дезодорантом, о том древняя история умалчивает.
— Уж мы «Мерсюк» один красили-красили… — с застенчивой улыбкой извинился Рубен. — И так и этак, и с тройной проявкой… [61] Ещё десять тысяч слоёв — и будет как новый!
— Рубен, я ласточку заправил, спасибо. — Краев положил на стол ключи от «Жигулей». — Только тосол подтекает. Я хомутик затянул, но ты всё равно проверь…
— Ничего, завтра в ремзону загоню, всё, что надо, сменим-подтянем, — отмахнулся Рубен. — Не бери в голову, сирели.
Тамара со сдержанной гордостью выставила на стол плов. Классический азербайджанский откидной плов: рис отдельно, хоруш [62] — бараньи рёбрышки с фасолью и зеленью — отдельно. И что это были за рёбрышки, плавающие в душистой подливке!.. И что это был за рис на молоке и с мёдом, но почему-то несладкий, с хрустящей корочкой из особого теста!.
. И что это был за рис на молоке и с мёдом, но почему-то несладкий, с хрустящей корочкой из особого теста!..
Добрая еда имеет свойство притягивать и собирать кругом себя хороших людей. Краев только поднёс ложку ко рту, когда в прихожей материализовался Михаил Рубенович пятнадцати лет, пришедший из школы.
— Здравствуй, отец. Здравствуй, дядя Олег, здравствуй, мать.
Говорят, дети любви неудачными не бывают. Если это верно, значит, у Рубена с Тамарой действительно состоялась любовь. У Мишки был взгляд взрослого мужчины, в словах — спокойная рассудительность, в движениях — сдержанная энергия. В свои пятнадцать он видел и смерть, и боль, и злобу, и бесповоротно оскотинившихся людей. А сейчас выживал на земле, о которой ему слишком часто давали понять, что она ему — чужая, а сам он — «понаехали тут», чёрный, чурка, чурбан, горный козёл, будущий террорист. Армяно-азербайджанский Михаил не брал в рот даже пива, не курил, не водился с обдолбанными компаниями. Учился на отлично, а ещё ходил в секции бокса, боевого самбо и стрельбы. Хотел по мере сил подготовиться ко всему, что могла жизнь подкинуть…
В общем, Краев не считал зазорным здороваться с ним как с мужчиной — за руку.
Когда сытость достигла уровня, при котором «рот хочет, а брюхо больше не может», Краев с благодарностями определил тарелку в раковину и поманил Рубена в коридор:
— Слышь, Суреныч… Мне бы баксов сто до утра…
— В загул пойдёшь, писатель? По кабакам бушевать? Куприн отдыхает? — рассмеялся Рубен. Понимающе хмыкнул и вынес из своей комнаты дядьку Франклина. — Можешь даже и не до утра. Не горит.
— Ну да, побочный ты наш сын султана Брунея… — усмехнулся Краев. Вздохнул, похлопал Рубена по руке. — Шноракалутюн, [63] брат. Утром отдам.
То, что он собирался содеять, его нисколько не радовало. Однако куда было деваться — с подводной-то лодки. Наша доблестная почта способна потерять всё, что угодно, не теряет она только платёжные квитанции. За квартиру, за свет, за телефон… Да и вообще, кушать хочется иногда…
«Ну и что мы имеем? Вернее, кого мы будем иметь?»
Краев подключился к Интернету, вызвал «Жёлтые страницы», ввёл в поиск слово «казино» и почти сразу удовлетворённо хмыкнул. Оказывается, буквально на днях в двух остановках от его дома открылось казино «Монплезир». Рулетка, покер, блек-джек, автоматы… полный комплект. И Краева в том заведении покамест не знали. То есть — вперёд, с песнями, смело изображая лоха, начинающего недотёпу, клоуна, которому везёт… Ну вот кто бы знал, почему капризная фортуна так благосклонна к шутам? [64] К людям с тараканами в голове и с левой резьбой, ковыляющим по самому краю обрыва? [65]