Варенцова. Ретроспектива 1
Жара пришла в столицу решительно и бесповоротно. Кремлёвские звёзды в вышине истекали рубиновым свечением, «дышал» под ногами асфальт, народ стоически прел в кроссовках и «варёных» заокеанских штанах. Воздух был тяжёл, плотен и наполнен бензиновым угаром, чувствовалось, что дело кончится грозой, но когда — один Бог знает.
В Москве есть улицы, есть проспекты и переулки и есть шоссе. Одно из них называется — шоссе Энтузиастов. Как вы думаете, любезный читатель, почему? Что представляется вам при слове «энтузиасты»? Правильно, тайга, гитара, палатки, новое месторождение, Байкало-Амурская магистраль… А вот и неправильно! Указанное шоссе есть не что иное, как переименованный Владимирский тракт. Энтузиасты же — в данном случае революционеры, которых жестокий царизм гнал на каторгу в кандалах…
Правда, стройная девушка, что весело топала по городскому шоссе, подходила скорее под первое, более привычное определение энтузиаста. Она только что сдала первый госэкзамен — научный коммунизм — и чувствовала себя без пяти минут молодым специалистом. Который совсем скоро отправится по распределению куда-нибудь далеко. Туда, где кончается асфальт и начинается настоящая жизнь…
Оксана миновала бульвар и свернула туда, где у магазина «Мясо-рыба» рядком стояли автоматы с газированной водой. Газировка присутствовала четырёх сортов: просто с углекислым газом и облагороженная сиропами — яблочным, грушевым и аскорбиново-лимонным. Стаканы, правда, давно растащили местные алкоголики, но Оксану и это не напугало. Она без колебаний сполоснула руки в мойке для стаканов, бросила в прорезь три копейки и, быстро сложив ладони лодочкой, подставила их под струю прохладной шипучки. Есть в жизни счастье!
Тучная мороженщица, сама какая-то полурастаявшая от жары, так не считала.
— Нету сахарных, вышли все, — почти с радостью ответила она Оксане. — Остались только пломбирные полуторта и трубочки по двадцать восемь копеек. Брать будете?
— Давайте черносмородиновую, — кивнула Оксана и начала отсчитывать на ладони мелочь…
И тут где-то за бульваром заревела сирена пожарной машины.
— Ну вот опять, оглашенные, — взяла монеты мороженщица, не глядя открыла крышку, достала, выпустив белое облачко, увесистый замёрзший цилиндр. — Всё ездют и ездют, надоели уже. Не на пожар. Не иначе как за водкой. Нате. Берите.
Оксана взяла мороженое и отправилась искать скамейку, желательно в тени, потому как есть на ходу — значит себя не уважать. Так ей бабушка говорила. А вой сирены всё приближался, и, выйдя на тротуар, Оксана увидела голосившую машину — та красной молнией летела к перекрёстку. Наверное, действительно на пожар…
Что конкретно случилось на перекрёстке, Оксана сразу не поняла. Она просто увидела, как большой фургон тронулся по зелёному свету и плавно, точно в замедленном кино, выехал прямо под завывающий сиреной пожарный автомобиль.
Сирена закричала так, как кричали, говорят, под бомбами раненые паровозы, захрипела и смолкла. Красная машина перевернулась, страшно проскрежетала по мостовой и замерла, из её чрева, словно выпущенные внутренности, потянулись шланги, шланги, шланги… Шумно проснулся гейзер под расплющенным капотом фургона, воздух пронзили крики, стоны, всхлипы, матерная ругань…
…Народ у нас, кто бы что там ни говорил, в массе отзывчивый и дружный, особенно если беда. Кто-то со всех ног кинулся к телефонной будке (о мобильниках в те годы мы и не слыхали), кто-то выскочил с огнетушителем, кто-то бросился вытаскивать из покорёженных кабин пожарных и водителя грузовика… Всё же в тот день ангелы-хранители пребывали на высоте: пострадавших выпутывали из обломков — бесчувственных, окровавленных, контуженных, с разбитыми лицами, но живых.
Третьей машиной, пострадавшей в аварии, оказалась красная «шестёрка», на которую отбросило грузовик. Деревянный, обшитый металлом кузов от удара сорвался с места и рухнул несчастному «Жигулю» прямо на крышу. Всхлипнул смятый металл, лопнула передняя шина, с хрустом раскрошилось стекло…
Куда подевалось из рук только что купленное мороженое и как она оказалась у разбитой «шестёрки», Оксана потом так и не вспомнила.
Внутри машины сидели двое, крепкие, коротко стриженные парни. Жутко окровавленные, но живые, шевелящиеся…
— Эй, вы как? — окликнула девушка и попыталась открыть заднюю дверь.
— Нормально, — бодро отозвался водитель. Вытер ладонью заливавшую глаза кровь, опустил спинку кресла, переполз назад и сквозь дверцу, открытую Оксаной, вылез на белый свет.
У него были поранены руки, рассечена бровь, а слева на лбу наливалась чудовищная шишка.
— Чепуха, — сказал выбравшийся следом пассажир. — Легко отделались.
Сам он был в относительном порядке, если не считать чужой крови, испортившей светлую куртку. Статный, уверенный, ладный, симпатичный и жутко неотразимый.
— Будем знакомы, — сказал он. — Я Олег.
Оксана тем временем распотрошила автомобильную аптечку, достала бинт, вату, перекись водорода — и вдруг заметила, что глаза у водителя были янтарные, бездонные, а на носу смешные конопушки.
— Глеб Богданович Варенец, — представился он.