И пошло время. В свой черед приходила Орда, с каждым годом собирая все более и более богатую дань. В свой черед приходила Нечисть, но ей доставались одни объедки. Несколько семей, дойдя до последней степени отчаяния, попытались уйти на юг — да только куда там! Остались на проклятой Костяной Гряде…
Всевеликое Вольное Войско тем временем отбило — вялый натиск орденских последышей, ибо отпущенные было с миром отцы?капитулярии, конечно же, не успокоились. В первое же лето после своего поражения они собрали силы: кое?кто из особо глупых баронов Фейна, наемники со всех сторон света, части королевского войска, храмовые дружины. Однако эта разношерстная компания оказалась дурной армией — наемники были недовольны отсутствием добычи, бароны резко поумнели, пару раз угодив в мастерски подстроенные засады, королевские гвардейцы вскоре пришли к выводу, что эти поселяне недурно воюют и не все ли равно, кто будет сдерживать Орду на бывшем Рыцарском Рубеже?… Храмовые дружины, быть может, были неплохи в расправах с галенскими колдунами — гонения на тех не прекращались, — но для настоящей войны не годились. Хорошо дрался только полк из уцелевших братьев?рыцарей, однако и он, изрядно потрепанный, вынужден был отступить. К осени война заглохла сама собой, а потом галенские толстосумы деликатно намекнули его величеству, что торговля страдает, а значит, войну пора кончать. Ведь и в самом деле, не все ли равно, кто охраняет северные границы королевства?
Однако король, его светлое величество, на сей раз оказался куда умнее, чем ему положено по должности, правильно сообразив, что простолюдины теперь валом повалят на север, в это самое предерзкое Вольное Войско, и за зиму сумел?таки втолковать это и своим вассалам — мелким королям, хотя правильнее было бы называть их герцогами, и не вассалам — баронам Фейна. На следующее лето состоялся большой поход. Вольное Войско было лишено настоящего командира — Аргнист мог командовать и десятком, и сотней, и тысячами, а вот Фрабар, увы, был хороший человек, но доверять ему что?то крупнее десятка оказалось никак нельзя, — и дело закончилось великой кровью для обеих сторон.
Нарочные Вольного Войска отыскали в лесах хутор своего былого предводителя, Аргнист внял их просьбам и сумел?таки если и не выиграть войну, то, по крайней мере, закончить ее почетным миром. Его величество король Галена вскоре после этого скончался от огорчения, престол перешел к сыну, весьма неглупому молодому человеку, догадавшемуся воспользоваться усилением Орды и предложившему Вольному Войску договор, ограничивающий его численность. Взамен этого он щедро открывал ему свои арсеналы, помогал оружием, знающими командирами и так далее. Вскоре само Вольное Войско, блюдя слово, было вынуждено выставить кордоны на своих границах и заворачивать беглецов назад.
И среди всего этого кошмара, не торопясь, но и не мешкая, рос сын Сааты и прозывавшегося Губителем — мальчик по имени Аратарн.
Он научился распознавать тварей Орды раньше, чем запомнил все лица соседей по хутору. Он научился всаживать стрелы в глаз хоботяре раньше, чем играть в салочки или прятки со сверстниками. Он выходил в одиночку против брюхоеда или броненосца раньше, чем впервые поцеловал девушку. Он был обычным парнем Свободных Хуторов.
Так шли годы Никто уже не сомневался, что отец паренька сгинул навеки. Его нельзя было назвать «приятным во всех отношениях», молодого воина Аратарна: слишком часто вспыхивали бешенством глубоко посаженные черные глаза и слишком скор он был на кулачную расправу. И лишь мать да еще единоутробная сестра Киита умели охладить его пыл.
Саата стала известной травницей — с других хуторов даже слали способных девчонок ей в обученье. Киита полностью унаследовала таланты матери, и летом они вместе с братом часто уходили блуждать по укромным оврагам и распадкам, где можно было отыскать самые редкие целебные растения. Аратарн оказался наделен каким?то мрачным бесстрашием. Он ни?
когда не отступал перед противником. Правда, умел он и выбрать дорогу так, что на пути самых страшных врагов, вроде хоботяр и рогачей, не попадалось…
Он был похож на своего отца, хоть и не знал этого. Он рано лишился волос, но странным образом это его не портило. Кожа посмуглела, руки налились силой — парень в четырнадцать лет играючи ломал подковы и гнул железные кочерги. Он был молчалив и не имел друзей среди погодков; зато со странным удовольствием возился с малышами, которые липли к нему, точно мухи на сладкое.
Он не был искусным рассказчиком, всегда предпочитая действовать, а не говорить. И радостью для него были схватки. В них он оживал; а когда бой заканчивался — вновь становился сам собой: угрюмым, неразговорчивым, сторонящимся компаний и нехитрых хуторских развлечений.
Избегал он и девчонок. Как только они начинали бросать на него чуть более заинтересованные взгляды, он тотчас шарахался от них, словно от зачумленных. А таких взглядов становилось все больше и больше — он был красив необычной, мрачной красотой откровенной силы. Его тело в сплетениях мускулов, когда он, обнаженный до пояса, трудился у колодца, вызывало восхищенные ахи и охи хуторских прелестниц. Однако ни одна еще не могла похвастать, что ей удалось заполучить эту редкостную добычу.