Меж колоннами на плитах пола неподвижно застыли серые изваяния. Люди, звери, чудовища… Причудливые статуи молча стояли, точно спящая стража. Эльтара не успела как следует разглядеть эту удивительную галерею. Взгляд алых глаз двигался по кругу, багряные клинки уходили все дальше, и мрак вновь заливал пространство между рядами колонн. А потом чудовищные очи обратились вверх — огненные взоры уперлись в непроглядность невидимого свода.
Было в этом своде нечто такое, что заставило вздрогнуть даже бестелесную сущность принцессы. Таящаяся во мраке на вершине куба мощь была огромна, но нависший над нею высокий свод казался обиталищем Сил не менее могучих. Чувствовалось в этом своде какое?то недоброе ожидание, словно он века и тысячелетия только и ждет, чтобы обрушиться наконец, превратив в Ничто, в незримый прах и колонны, и серые статуи, и даже сам черный трон с его загадочным обладателем.
И наконец зазвучал голос. Глухой, сильный, жестокий, произносивший слова на языке столь изначальном и древнем, что даже всемогущее время устыдилось бы при этих звуках своей несолидной, несерьезной молодости.
От мощи этого голоса колонны начали содрогаться и раскачиваться, грозя вот?вот рухнуть. Заходили ходуном статуи, заколебался даже сам черный камень трона, на котором восседал говоривший.
Эльтара, конечно же, не могла разобрать слов. Смутно угадывались какие?то полузнакомые корни, древнейшие, исконнейшие; но в сознании немедленно зазвучал и второй голос, негромкий и холодный, тотчас же принявшийся переводить. Впрочем, речь его большей частью состояла из образов, а не из слов…
О какой?то изначальной, древней?предревней вражде говорил Восседавший. О том, что причинил обитателям верхних миров немало именуемого ныне злом.
— Слишком глубоко, увы, посеяны мной корни гнева, ярости и ненависти! — гремело в душе волшебницы.
— Но теперь время изменилось. Старик Годовик стер слишком много сапог, блуждая вокруг моего обиталища. Пришла пора! Сон мой оказался слишком долгим! Вот что я сделаю…
И слова вновь сменились образами.
Взявшись за руки, два ребенка стремительно неслись вверх сквозь разлетающееся мельтешенье каких?то разноцветных клочьев. Мальчик, жилистый, темноволосый, с уже прорисовавшимися мускулами и задорным курносым носом. И девочка, тонкая, словно былинка, с рассыпанными по плечам волосами цвета спелой пшеницы и длинными, не по?детски большими глазами, уголки их были подняты к вискам, едва прикрытым полувоздушными золотыми локонами.
Эльтара невольно вздрогнула. Мальчик чем?то напоминал Эльстана… а девочка — девочка походила на нее, Эльтару Эльфранскую!
Откуда?то снизу, из клубящейся тьмы, с крошечного черного кубика вслед за детскими фигурками тянулась исполинская черная ладонь, поддерживавшая и словно толкавшая детей вверх, к свету невидимого отсюда, из глубин, солнца. И вокруг детских головок Эльтара заметила нечто вроде черной короны, до предела напоенной Силой Мрака.
Фигурки детей становились все меньше и меньше, пока не исчезли совсем. Картина видения тотчас изменилась. Взорам Эльтары предстал хутор, очень похожий на тот, которым владел Аргнист, но все же не тот самый. А по двору его вприпрыжку скакала крошечная фигурка… мальчик? Девочка же исчезла бесследно.
На этом видение оборвалось, сменившись внезапно ворвавшейся в сознание дикой, рвущей внутренности болью и кровавым туманом перед глазами.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
ГЛАВА I
Наступило лето — первое лето после разгрома Орды на рубежах Эльфрана. Аргнист благополучно вернулся домой с богатой добычей, и, казалось, на хуторе все вновь пошло как и прежде. Мужики тешились охотой на Нечисть — житья не стало от гурров, хедов и гаррид. Гоблины же и тролли, напротив, отчего?то заметно поутихли, все чаще отирались возле хуторов: «Нет ли какой работы, хозяйка? Дров наколоть, воды натаскать, а может, лесины валить нужно иль из чащи уже поваленные вытаскивать?»
О Саате на хуторе Аргниста не вспоминали. Ну была такая, была да и сгинула. Арталег вон выделяться все ж хочет. Аргнист вроде бы и против, да ему тоже не сладко — уж больно крут его средний сделался. Так дело и затянулось.
Двалин вновь вовсю развернулся в кузнице — обарывал тоску работой. Ярина?ведунья по соседним хуторам прославилась несравненной травницей, повитухой и докой по любым женским болестям — словно там, в Галене, только тому и училась. Молодки приняли ее в свой круг и слушали с раскрытыми ртами, когда девчонка, их куда моложе, вдруг начинала рассказывать такие вещи про мужиков, что краснели даже стены. Иные из молодиц попытались воспроизвести услышанное в постелях с дружками — и наутро прибегали с выпученными глазами, благодаря Ярину за совет. Та лишь горько усмехалась.
Тихо, мирно и благостно, но плавное течение жизни не могло обмануть ни Ярину, ни гнома. Они почти не разговаривали — Двалин ожесточенно бил тяжелым молотом по раскаленным железякам в кузне, Ярина ушла в целительство, но, встречаясь, они находили друг
друга глазами, в которых застыло понимание: «А ведь уже скоро?скоро…»
Что последует «скоро?скоро», они сказать не могли, лишь твердо знали, что тихое бытие Свободных Хуторов будет взломано и сметено могучими иномировыми силами, которые уже начали свой разбег. Гном и колдунья ждали.