— Так прислать ее велели мылом! — наконец дошел до сути Прокоп. — А как я ее мылом-то пришлю?… новомодное, что ль, чего-то?
Венька только теперь обратил внимание на предмет, робко зажатый в морщинистой лапке старичка-домового.
Брусок хозяйственного мыла.
Желтые глаза гремлина увеличились еще больше. Зубастая пастенка начала медленно раззявливаться. А потом Венька просто упал лицом на клавиатуру и забился в дикой истерике.
— Ржунимагу! — вопил гремлин, колотя кулачками по полу. — Бугага! Гыгыгы! Вмемориз! Афтар жжош!
С каждым его воплем Прокоп выглядел все более жалким и несчастным. Он стыдливо спрятал за спину злополучное мыло и втянул голову в плечи, больше всего желая сейчас провалиться под землю.
— Я пойду, наверное… — еле слышно пробормотал он, поворачиваясь к двери.
— Стой! — опомнился гремлин. — Ну ты силен, старый! Однозначный зачот! Плакаль! Давай сюда свою анкету, я тебе ее пошлю. Адрес какой?
— Странный адрес, — слегка оживился Прокоп. — Ни улицы, ни дома — только написано чего-то не по-русски, и еще про собаку странное чего-то.
— Давай сюда, — вырвал у него все листки Венька. — Ужоснах! Ты что, старый, до сих пор гусиным пером пишешь?!
— А что? — надулся домовой.
— В Бобруйск, жывотное! — заорал на него гремлин. — Ты где был весь последний век, старый?! В сортире пряталсо?! На вот, почетай, повысь грамотность!
Тоненькие когтистые пальчики с бешеной скоростью забарабанили по клавишам, перегоняя выстраданную анкету Прокопа в электронный вид. А домовой недоуменно вертел в руках книгу в половину собственного роста — хорошо, что господары такие сильные, даже самого Большака могут поднять, а не только его книжку.
А домовой недоуменно вертел в руках книгу в половину собственного роста — хорошо, что господары такие сильные, даже самого Большака могут поднять, а не только его книжку.
— А-лекс-экс-лер, — по слогам прочитал имя автора Прокоп. — Это чего — нерусский, что ли?
— Пшолнах! — отмахнулся Венька. — Наш он, наш.
— Гремлин?
— Русский! Большак это, старый! Мы, гремлины, книжков не пишем — не наше это дело! Наше дело — в карбюратор конденсат подливать!
Венька последний раз щелкнул мышкой, пару секунд любовался на экран, а потом горделиво объявил:
— Все, старый, улетело твое письмо по адресу!
Прокоп невольно поднял глаза к потолку. Венька криво усмехнулся, покачал головой и задумчиво сказал:
— Ну ты все-таки кадр, старый… Надо про тебя Апачу рассказать. Апач таких коллекционирует.
— Каких таких?
— Тупых таких!!! У него в коллекции как раз только такого экземпляра не хватает!
Прокоп снова надулся.
— Да ты чего, старый? — хихикнул гремлин. — Ты чего, обиделсо?
— Венька, прекрати, а? — жалобно попросил Прокоп.
— А то еще можно Мицголу тебя сдать — пусть забанит нах… — задумчиво обдумывал варианты гнусненький гремлин. — Любит он, сцука, это дело — меня вот забанил зачем-то…
Старый господар только вздохнул. Разговаривая с Венькой (да и большинством других гремлинов), он не понимал добрую половину.
— Да, в баньку бы сейчас неплохо… — почесал в затылке он.
В туалете зашумело, забурлило, а потом стукнула дверь, и на пороге появился Каналюга.
— Венька, у тебя слив не работает, — булькающим голосом сообщил он.
— Слив защитан, — рассеянно отмахнулся гремлин, одной рукой двигая мышкой, другой зажигая новый косяк, а ногами барабаня по клавишам. У гремлинов, собственно, ног и нет — они четвероруки, как мартышки.
— Не сдох пока, старый пень? — посмотрел на Прокопа Каналюга. — Живучая ты коряга…
Прокоп набычился, исподлобья глядя на этого водяного. Каналюга жил в самарской канализации уже почти полвека, что изрядно отразилось на его внешности — он стал тощим, как скелетина, зеленым, покрытым плесенью и ужасно вонючим. Кроме основного имени у него было еще и запасное — Туалетный Человечек. Ласковое такое прозвище. Каналюга и в самом деле любил в самый неожиданный момент выныривать из унитазов и пугать людей.
Особенно маленьких детей, за что пользовался недоброй славой.
— Я тебе сколько раз говорил окурки в унитаз не бросать? — пробулькал водяной, капая на пол буроватой жижей. — Загадили мне всю канализацию! А я там живу!
— Водяной должен жить в реке! — не выдержал Прокоп. — Или хоть бы в озере! На худой конец — в болоте… хотя это уже болотник будет.
— Прокоп, где ты у нас в городе последний раз незанятое озеро видел? — фыркнул Каналюга. — В Волгу меня не пускают… А маленькие водоемчики все нарасхват… И чем тебе моя канализация не нравится? Там хоть почитать всегда есть что…
— А запах?
— Чуть что, так сразу запах… — заворчал Каналюга, выжимая мокрые волосенки. Впрочем, их и было-то всего один пучок — на затылке. Остальная макушка — грязно-зеленая плешь. — Ничем я и не пахну, чего пристал?… У тебя, кстати, я слышал, дом сносят?
— Да…
— И правильно! Давно пора — у тебя там даже канализации нет!!! — возмущенно всплеснул руками водяник.
Остальная макушка — грязно-зеленая плешь. — Ничем я и не пахну, чего пристал?… У тебя, кстати, я слышал, дом сносят?
— Да…
— И правильно! Давно пора — у тебя там даже канализации нет!!! — возмущенно всплеснул руками водяник. — Это же анахронизм — посреди города антиквариат стоит! Снести! Я Михею еще в том году говорил — снести!