Михей, он вообще старается в ногу со временем идти.
Михей, вон, в затылке чешет, никак разобраться не может — что ж делать-то теперь? Опять старое ломать, новое строить? Да сколько можно-то?!
Михей, он вообще старается в ногу со временем идти. За Большаками поглядывает, все у них перенимает — ну чисто мартышка. Даже ликом — копия нынешнего городничего, только маленький. Их теперь почему-то по-аглицки кличут — мэрами. А чем «городничий» плохо было? Михей, вон, городяник — значит, наибольший домовой из всех, за всем городом приглядывает.
Снова скрипнула дверь. Теперь уже другая — дверь подъезда. Венька в четырехэтажке живет — тоже старенькой, но все ж поновее, ей и пятидесяти еще не исполнилось. На третьем этаже. Нет, он, правда, во всем доме живет, но на третьем квартира есть пустая, вот Венька там все время и болтается. С этим своим… как его… компьютером.
— Венька! — тихо поскребся в дверь Прокоп. — Венька, ты дома?
— Есть децл, — послышалось оттуда. — Заходи, старый, мы тебе чаю на спину нальем.
Прокоп бесшумно просочился в тоненькую, почти неразличимую щель между дверью и косяком. Стены, заборы, двери для домового — не более чем дорожная разметка для человека. Не преграда. Надо — в любую щель прошмыгнет, хоть с волосок, а если даже такой нет — и сквозь стену пройти можно.
Особенно если ты не обычный домовой, а господар!
В пустой однокомнатной квартире из мебели имелась только телефонная розетка. И компьютер. Перед ним, прямо на полу, сидел и курил Венька — мелкий и очень уродливый гремлин. Прокоп сдернул с головы старый помятый картуз и начал мять его в руках, не зная, с чего начать. Предстояло просить об одолжении, а Прокоп этого жутко не любил — не к лицу ему, старому господару, кому-то обязанным быть.
— Кхе! Кхе! — закашлялся он, ощутив сладковатый дымок. — Охти мне, Венька, да что ж ты делаешь-то, идол?! Табачищем навонял! Постыдился бы!
— Мой дом — хочу воняю, хочу нет, — невозмутимо ответил гремлин. — И это, кстати, не табак.
Прокопа передернуло. Домовые не только никогда не курят сами, но и вообще не выносят табачного запаха. Впрочем, некоторые еще как дымят — те, что опустились до звериного состояния, «обесенились». Но Прокоп-то не из таких — он домовой порядочный, всякой дрянью не балуется и курильщиков не любит.
Да и самих гремлинов Прокоп не любит, что уж тут поделаешь… И то сказать — за что их любить-то? Гремлины — народец молодой, всего несколько веков по земле бродят. Говорят, немецкие зелейники, алхимиками именуемые, в своих пробирках их вывели. Так ли было, не так ли, теперь уж никто не ведает.
Разбрелись гремлины по свету, расплодились неимоверно. Технику обожают страстно — особенно им эти новомодные компьютеры полюбились. В этой ихой Сети Интернет гремлинов на самом деле океан — Венька рассказывал, что ему подобные обожают ползать по форумам и чатам (что это такое — Прокоп не понял), а там кривляются, да обкладывают всех по матушке. Сам Венька постоянно пасся в каком-то «жэжэ» — а как это переводится, так и не объяснил, только хихикал долго. Вредные они, гремлины, характерец у них зело гнусный, да противный. А умишко — крохотный, только на пакости и пригодный.
Но в технике фурычат лучше всех, тут не поспоришь.
Венька — гремлин молодой, четыре года всего. Они — твари быстроживущие, уже в три года взрослые, а в тридцать — дряхлые старики. Не позавидуешь. Да и выглядит неказисто — мелкий, тощий, кожа пупырчатая, в бородавках, зеленовато-бурая, пятнистая. Уши огромные, глазищи плошками, пастенка вся в зубишках мелких, ноздри вертикальные, узкие, носа вообще нет.
— Ты у меня сегодня первонах, старый! — сообщил Венька.
— Народ чего-то с утра неактивный, за весь день ни одного камента! Нет, я так тысячником не стану! А хочеццо… Хотя чего в нем хорошего, если вдумаццо?
— Венька, прекрати свой жаргон, надоел уже! — повысил голос домовой.
— Кисакуку! Ты с какова горада? — ехидно спросил гремлин.
— Венька, не дури!
— ПНХ! — фыркнул гремлин. — Старый, ну до чего ж ты не продвинутый… Учи албанский!
Прокоп сурово насупил седые бровищи. Здоровенные, как у филина, они составляли предмет его искренней гордости. Венька пошевелил ушами, противно хихикнул, но мордочка молодого гремлина все же слегка посерьезнела. Разумеется, он знал, что ругани домовые не переносят — шутки шутками, но если переступить черту, домовой-господар может и убить. Сила в ручищах Прокопа огромная — он даже Большака при нужде задушить может, не то что гремлина.
— Ладно, старый, тебе чего? По делу — или так, каменты почитать?
— Да мне вот… письмо передали… того… — засмущался Прокоп.
— И чего?
— Ну так… это… дом мой сносят… — утер глаза старый домовой. — Сто лет стоял, никому не мешал, а теперь вот… и-и-и!… автостраду расширять будут, будь она неладна… Кому дом-то мой помешал?!
— Раскас жызненный, — безразлично пожал плечами Венька. — А я-то при чем?
— Так я на них пожаловался! В Москву! Самому столичнику! Он в Кремле живет! — указал на потолок домовой. — И вот…
— Чего?
— Да чего?… Велели мне свою анкету прислать…
— Тема по-прежнему не раскрыта, — глубокомысленно заметил гремлин.