В лавку то и дело заходят покупатели, рассматривая готовые сосуды и перекидываясь с хозяином словом-другим. Лавка Ахухуту расположена в хорошем месте — у центрального канала, возле самого горла. Слева от нее питейный дом госпожи Нганду — это выгодное соседство, там всегда много посетителей. Справа финиковый сад, принадлежащий храму Нанны, — это тоже выгодное соседство, слуги лунной богини часто делают заказы у Ахухуту.
У берега собралась гомонящая толпа — стражники суда кого-то казнят. Конечно, женщину — только женщин положено казнить через утопление. Мужчин убивают топором, и не здесь, а рядом с воротами суда. Если же преступник не мужчина и не женщина (скажем, евнух или содомит), его сажают на раскаленный медный кол. Лучше всего приходится рабам — их вообще нельзя казнить. Ведь раб — это вещь, имущество. Разве можно казнить неодушевленный предмет?
Единственное, что слегка раздражало почтенного мастера — стайка кар-кида, «шляющихся по рынку». Проклятые блудницы собрались именно возле его лавки и отвлекали посетителей глупым смехом и непристойностями. Куда смотрит наместник, почему он позволяет это непотребство? Ведь в Симурруме есть многочисленная община жриц-харимту — священных блудниц богини Инанны, да будет вечно благословлено ее любвеобильное чрево. Они хороши лицом и прекрасны телом, часто моются, носят дорогие одежды, пользуются лучшей косметикой, искусны во всех видах наслаждения и совсем недорого берут за свои услуги.
Они хороши лицом и прекрасны телом, часто моются, носят дорогие одежды, пользуются лучшей косметикой, искусны во всех видах наслаждения и совсем недорого берут за свои услуги. Так зачем же нужны еще и эти уличные шлюхи, лишь разносящие дурные болезни?
Была бы на то воля Ахухуту, всех бы их давно отправили на дно затона…
Вернулся один из рабов-разносчиков, почтительно поклонился хозяину, положил перед ним снизку серебряных колец-сиклей и прикрыл ладонями лицо, ожидая новых повелений. Ахухуту пересчитал монеты, убедился, что заказчик честно заплатил за свою вазу, и указал рабу уже подготовленный сверток.
— Доставишь почтенному Думузигамилю, что живет направо от ворот священной ограды, рядом со школой писцов, — распорядился мастер.
— Повинуюсь, хозяин, — склонил голову раб, взваливая на плечи погребальный сосуд.
У несчастного Думузигамиля недавно скончался малолетний сын — он заказал самую лучшую урну. Жаль его, конечно, но вот Ахухуту здесь улыбнулась удача — если бы ребенок прожил еще хотя бы несколько месяцев, он вошел бы в совершеннолетие, и тогда для похорон потребовалась бы уже не урна, а плетеная циновка.
— Потом вернешься за другим заказом, — неохотно приказал Ахухуту, бросая взгляд в угол.
Там уже третий день лежали четыре безупречно расписанных чаши большого размера, приготовленные для старого мага-кассита, живущего на окраине. Конечно, заказчик даже не подумал прийти за ними сам — где это видано, чтобы маг утруждал ноги по такому низменному делу? Не присылал он и рабов — проклятый старик считал, что мастер-горшечник должен доставить его заказ прямо к порогу.
Ахухуту вовсе не возражал — но он желал получить за такую услугу несколько дополнительных монет. Однако этот скряга, держащийся за свои сикли, как нищий за чашу для подаяний, наотрез отказывался хоть чуть-чуть приплатить. А ссориться с магом — дело не самое умное, даже для столь уважаемого мастера…
Среди зевак, глазеющих на казнь, внимание Ахухуту привлек мальчишка, отрешенно жующий медовую лепешку с изюмом. Лет четырнадцати-пятнадцати, худой, смуглый, черноволосый, одетый в один только набедренник-юбку, он показался мастеру смутно знакомым. Кажется, почтенный Ахухуту уже видел его здесь несколько дней назад…
— Отрок! Отрок, подойди сюда! — крикнул мастер, уверившись, что не ошибся.
Зычный бас пузатого горшечника с легкостью перекрыл обычный шум кара. На зов обернулись десятка два мальчишек разного возраста, но почти все тут же вернулись к прежним занятиям. К лавке подошел только один — тот, которого звали.
— Чем могу служить, почтенный мастер? — даже не подумал склонить голову мальчишка. Нахальные серые глаза смотрели прямо в лицо Ахухуту. Однако, судя по длинным волосам, отрок принадлежал к свободным авилумам, а покрой сандалий указывал на знатное происхождение, так что мастер не стал его отчитывать.
— Поправь меня, если ошибусь, отрок, но не тебя ли я некоторое время назад видел вместе с касситским абгалем [9] Джи Беш, коего близкие друзья именуют Халаем?
— Меня, почтенный мастер, — кивнул мальчишка, сунув в рот последний кусок лепешки и облизнув пальцы.
— Ты, вероятно, его новый ученик? Сколько тебе лет? Четырнадцать, не так ли?… Под каким именем ты известен?
— Мне пятнадцать лет, почтенный мастер. Отец оказал мне честь, даровав собственное имя — Креол. И я действительно ученик старого демонолога Халая…
— Тогда это очень кстати, что я увидел тебя здесь и сейчас, — широко ухмыльнулся Ахухуту.
— У меня к тебе поручение, отрок. Видишь эту корзину с чашами? Это заказ твоего учителя, он уже оплачен. Возьми его и отнеси туда, где живешь — думаю, тебе не нужно рассказывать дорогу?
— Мастер, я не раб и не слуга, я не должен носить грузы по твоему распоряжению, — холодно ответил подросток.